Лабрадором. (И здесь тоже был Лабрадор, самый настоящий. По подсчетам, значительные изменения в геологическом развитии Земель наблюдались крайне редко — один случай из квадрильона или около того. Континенты вплоть до мельчайших деталей были повсюду вполне узнаваемы.)
Несмотря на местоположение и время года — октябрь, погода была жаркой и влажной. Чувствовалось, что на мертвой атмосфере этой Земли сказывался тепличный эффект двууглекислого углерода.
Мишнофф подавленно смотрел на все это сквозь прозрачное стекло шлема. Если эпицентр шума находился бы где-то поблизости, то для его определения было бы достаточно установить второй сейсмограф примерно в миле отсюда. Если же нет, то придется воспользоваться воздушным скутером. Итак, для начала разберемся с менее сложным вариантом.
Тщательно выверяя каждое движение, он стал подниматься по каменистому склону горы. На вершине он бы сумел выбрать нужное место.
Мишнофф поднялся на вершину, пыхтя и страдая от мучительной липкой жары, и обнаружил, что ему не придется что-либо выбирать.
Его сердце колотилось так громко, что когда он крикнул в радиомикрофон, то едва расслышал свой голос:
— Эй, Чинг, здесь вовсю идет какое-то строительство!
— Что? — ударил по барабанным перепонкам вернувшийся изумленный возглас, полный смятения.
Ошибки не было. Разравнивалась земля. Работали механизмы. Взрывались скалы.
— Ведутся взрывные работы! — вскричал Мишнофф. — Отсюда и шум.
— Но это невозможно! — закричал в ответ Чинг. — Компьютер никогда бы не выбрал дважды одну и ту же вероятностную модель. Он бы не смог.
— Ты не понимаешь… — начал Мишнофф.
Но Чинг следовал фарватером лишь собственных мыслей:
— Давай закругляйся там, Мишнофф. Я иду к тебе.
— Нет, черт возьми! Оставайся там! — встревоженно закричал Мишнофф. — Держи со мной связь по радио и, бога ради, будь готов срочно вернуться на собственно Землю, как только я скажу.
— Почему? — спросил Чинг. — Что происходит?
— Пока не знаю, — признался Мишнофф. — Предоставь мне возможность выяснить это.
К своему удивлению, он заметил, что зубы его стучат.
Шепотом посылая проклятия по адресу компьютера, вероятностных моделей и ненасытной потребности триллиона человеческих существ в жизненном пространстве, размножающихся словно на дрожжах, Мишнофф поскользнулся и покатился вниз по противоположному склону. Перестук сорвавшихся следом камешков создавал своеобразное эхо.
Навстречу ему вышел человек, одетый в газонепроницаемый скафандр, который хотя во многом и отличался от скафандра Мишноффа, но явно предназначался для той же цели — обеспечивать легкие кислородом.
— Постой, Чинг, — напряженно выдохнул в микрофон Мишнофф. — Ко мне направляется какой-то человек. Держи связь. — Мишнофф почувствовал, как утихает бешеный стук его сердца, а мехи легких начинают работать в более спокойном ритме.
Оба смотрели друг на друга. Стоявший напротив человек был светловолос. Удивление, написанное на грубоватом лице, было слишком велико, чтобы счесть его за притворство.
— Wer sind Sie? (Кто вы?) — спросил тот резким голосом. — Was machen Sie hier? (Что вы здесь делаете?)
Мишнофф стоял словно громом пораженный. Когда он еще собирался стать археологом, то целых два года изучал древний немецкий язык, и поэтому сейчас легко уловил смысл сказанного, хотя произношение было не таким, какому его учили. Незнакомец интересовался его личностью и его здешними делами.
Ошеломленный, Мишнофф с трудом выговорил: «Sprechen Sie Deutsch?» (Говорите ли вы по- немецки?) и тут же ему пришлось шепотом успокаивать Чинга, чей взволнованный голос, сотрясая наушники, требовал разъяснить всю эту тарабарщину.
Германоязычный, не ответив на вопрос прямо, повторил:
— Wer sind Sie? (Кто вы?) — и нетерпеливо добавил: — Hier ist fur ein verruckten Spass keine Zeit. (Здесь не время для всяких дурацких шуток)
Мишнофф тоже был не расположен к шуткам, особенно глупым, но продолжал:
— Sprechen Sie Planetisch? (Говорите ли вы по-планетянски?)
Он не знал, как сказать по-немецки «литературный планетарный язык», поэтому был вынужден прибегнуть к приблизительному переводу. Ему на ум пришла запоздалая мысль, что следовало бы, наверное, назвать этот язык прямо по-английски.
Незнакомец смотрел на него округлившимися глазами:
— Sind Sie wahnsinnig? (Вы — сумасшедший?)
Мишнофф уже почти согласился было с этим определением, но в робкой попытке самозащиты произнес:
— Я не сумасшедший, черт возьми. Я хочу сказать: Auf der Erde woher Sie gekom… (На эту Землю откуда вы при…)
Знания немецкого явно не хватало, и он сдался. Но мысль, которая недавно пришла ему в голову и не давала ему покоя, продолжала мучить его. Ему было просто необходимо найти какой-то способ, чтобы проверить свою догадку.
— Welches Jahr ist es jetzt? (Какой сейчас год?)
Незнакомец уже интересовался состоянием его психического здоровья и теперь, когда ему задали вопрос о годе, наверняка убедится в явном нездоровье пришельца. Но это был единственный вопрос, на который Мишноффу хватило его немецкого.
Его собеседник пробормотал какую-то фразу, подозрительно смахивающую на крепкое немецкое ругательство, а затем довольно внятно произнес:
— Es ist doch zwei tausend drei hundert vier-und-sechzig, und warum… (Разумеется, две тысячи триста шестьдесят четвертый год, но почему…)
За этим последовал стремительный поток немецких фраз, из которых Мишнофф не смог понять ни единой. Но ему было достаточно и того, что он услышал.
Если он правильно перевел с немецкого, то незнакомец упомянул 2364 год, который остался в прошлом почти две тысячи лет тому назад. Как такое могло произойти?
— Zwei tausend drei hundert vier-und-sechzig? (Две тысячи триста шестьдесят четвертый?) — глухо переспросил он.
— Ja, ja, (Да, да.) — саркастически ответили ему. — Zwei tausend drei hundert vier-und-sechzig. Der ganze Jahr lang ist es so gewesen. (Две тысячи триста шестьдесят четвертый. И так было целый год)
Мишнофф пожал плечами. Утверждение, что так было весь год подряд, вовсе не показалось ему смешной остротой даже на немецком, а уж о переводе и говорить нечего. Он погрузился в размышления.
Германоязычный продолжал говорить, и в его голосе усиливались иронические нотки:
— Zwei tausend drei humdert vier-und-sechzig nach Hitler. Hilft das Ihnen vielleicht? Nach Hitler (Две тысячи триста шестьдесят четвертый год гитлеровской эры. Быть может, это вам поможет? Гитлеровской эры!)
— Еще как поможет! — радостно вскрикнул Мишнофф. — Es hilft! Horen Sie, bitte… (Помогает! Послушайте, пожалуйста…) — Он продолжал говорить на ломаном немецком, вкрапляя в него обрывки планетарного: — Бога ради, um Gottes willen… (Ради бога…)
Если отсчитать 2364 года от Гитлера, все равно получался другой год.
Безнадежно путаясь, он мучительно складывал немецкие слова, пытаясь объясниться.
