существа чрезвычайно обидчивы. Зловредный Пшик вполне мог исполнить обещанное.
– Шучу я! – Ловец пегасов заискивающе улыбнулся. – Какие блогерши? Я-то без тебя как?
– То-то! – Пшик покровительственно глянул на хозяина.
В этот миг из эфирных бездн послышался едва уловимый перезвон. Изысканный узор обертонов – точно по хрусталю Сваровски легонько ударяли тончайшим лезвием. Федя насторожился. Пшик тоже навострил уши, повёл носом-кнопкой.
– Кажется, есть, – выдохнул он и с неожиданным проворством метнулся в темноту. Фёдор нырнул следом.
Оставив бренное тело под козырьком какой-то парадной, Ёлочкин приземлился на скользком карнизе старинного особняка. Астральное тело Ёлочкина напоминало физическое примерно, как яйцо Фаберже яичницу. Гибкий юноша с лунно-бледным лицом. По плечам – смешанные с дождевыми ручейками, тёмные пряди. Фиолетовый Шёлковый костюм расшит серебром. Серебрился также подбой чёрного плаща и шпоры на ботфортах. Впрочем, Федю внешность его занимала мало. Гораздо больше волновало сейчас другое.
Неподалёку резвился Пегас – тонконогий и белоснежный, в серых яблоках, с запутавшейся в ночном тумане гривой. Над непарнокопытным потомком Горгоны и Посейдона радужными парусами реяли исполинские крылья. Задними ногами он отплясывал на водосточной трубе, а передними выстукивал ритм по дождевым каплям. Этот странный танец и порождал хрустальный звон, который слышали охотники.
– Как думаешь, не на чужое ли заримся? Вдруг объезжен уже кем,- усомнился Федя. – Уж больно этот ноктюрн на водосточных трубах кое-что напоминает.
Пшик вытянул короткую толстую шею. Нос его мелко подрагивал.
– Дикий, – вынес он вердикт минуту спустя. – Берём!
Федя крался по гулкой от ударов ливня крыше. Азарт заставил забыть, что сейчас под его ногами не прогнулась бы не только кровельная жесть, но и осиновые листья, реши Ёлочкин прогуляться по ним. Выдать охотника могла разве что вибрация ауры, которую способен учуять любой Пегас. Но тот был занят – выстукивал из капель таящуюся в них мелодию. Приближение ловца не замечал. Грянул гром. Легкокрылый потянулся вверх, готовясь схватить молнию. Мелодии мелодиями, но Пегасы всё ещё оставались основными поставщиками небесного электричества ко двору Зевса Громовержца.
Федя прыгнул. Взметнулся, сверкнул серебром плащ. Железные шенкеля крепко стиснули бока ошалевшего от неожиданности Пегаса. Жеребчик захрапел и взвился в вертикальной стойке. Замотал мордой.
– Ы-ы-й-й-а-а!!! – взвыл Пегас.
С губ его сорвались хлопья морской пены. Разлетелись в разные стороны. Остыв, тяжёлыми тучами замерли на небе. Звенящим крошевом посыпались осколки ливневой витрины. Федя зажмурился.
– Держи-и-ись!!! – донёсся до Фёдора удаляющийся визг Пшика.
Пегас мчался, разбрызгивая алмазными подковами раскалённые останки звёзд, расплёскивая Млечный Путь, гася пеной мириады ни в чём не повинных светил. Планеты, снесённые с орбит развевающимся хвостом макрокосмического хулигана, взрывались и таяли в бездонных утробах чёрных дыр.
– Ы-ы-й-й-а-а!!! – хрипел Пегас, пытаясь избавиться от впаянного в спину седока.
Крылатый изрядно подрос: пара галактик в холке, от ноздрей до крупа – галактики три. Федя успел освоиться, отважился даже приоткрыть один глаз. Он искренне сокрушался по поводу чинимого во Вселенной безобразия.
– Что ж ты беспредельничаешь, – увещевал Ёлочкин. – Совесть-то поимей! Вдруг там гуманоиды какие.
В ответ буян только таращил налитые кровью глазищи, да плавил беззащитные вселенные рвущимся из ноздрей паром.
Сколько они разоряли окрестные галактики, Федя не знал.
– Чего пристал?! – внезапно прервал покаянные мысли всадника возмущённый возглас. – Пусти, ну! Придушишь!
Ёлочкин встрепенулся. Коль пегас заговорил, укрощение можно считать свершившимся. Короткий диалог – и слуги вдохновения не могут уже обойтись без человека. Федя ослабил хватку.
– Не скинешь?
– Скинешь тебя, – огрызнулся Пегас, переходя на умеренную рысь. – А ты молодцом, удержался.
– Работа такая, – объяснил Ёлочкин. – Объезжаю вашего брата.
– Не для себя что ли?
– Мне тебя не потянуть. Талантов маловато, – признался Федя.
Пегас фыркнул.
– На мне не разбогатеешь. Непродажный я – традиция. Это кроликов разных, да ишаков втюхать можно. А я сам хозяина выбираю. Я Истинный Пегас, фамильная династия. Кстати, Феофан Аргиросович Пегас.
– Фёдор Ёлочкин, – представился всадник. – А кролики, это понятно. Кто их покупает, вряд ли с тобой сладит. Но, сам понимаешь, престиж фирмы – Истинный Пегас всё-таки.
– Хы! – самодовольно осклабился Феофан.
– Слушай, – Федя замялся – а можно… разок попробовать, каково это – вдохновение от настоящего Пегаса?
Феофан, вывернув шею, смерил своего покорителя мстительным взглядом.
– Это можно.
По стекающим каплям зацокали копыта. Пшик, поскуливая от нетерпения, подкатился под ноги величественному собрату. Лицо сидящего на Феофане хозяина пегасику не понравилось. Остекленевшие глаза, застывшая улыбка – всё говорило, что вкусил он от запретного плода, коего касаться простым смертным не рекомендовалось.
– Лошадь страшная! – отчаянно заверещал Пшик. – Что ты с ним сделал?!
– Нормально всё, отойдёт, – устало буркнул Феофан. – Истинное Вдохновение показал. Не ту ерунду, что ты подсовываешь. – Сердчишко Пшика ёкнуло. От обиды он тяпнул Феофана за непробиваемое копыто – выше не достал. Тот выпада не заметил. Посоветовал только: – Под ногами не путайся.Зашибу ненароком. – Потом обратился к оцепеневшему Фёдору. – Как смотрины наметятся, зови. Может, и приглянется кто. Да не мешкай, я ж теперь без хозяина могу и… того. Пошустрей там.
– Помню, – далёким эхом отозвался Ёлочкин.
Феофан стряхнул своего укротителя со спины и, взмахнув крыльями, неспешно полетел навстречу светлеющему небу. Пшик взвалил на себя невесомое астральное тело хозяина и поволок его к подъезду. Там, пытаясь согреться, докуривала вторую пачку сигарет физическая оболочка Феди Ёлочкина.
Изольда Яковлевна была экзотическим плодом скоротечной любви нанайского оленевода и рафинированной студентки Танечки, пылко, но мимолётно увлечённой этносом народов Крайнего Севера. Заманил Яшка таинственными сказаниями о Матери Оленихе, запутал в снежной паутине, расцвеченной лентами полярного сияния. Расписались в местном сельсовете. Но, вырванный из тундрового антуража, очарование своё оленевод растерял. Скучал, однако. Да и у бывшей студентки к фольклору интерес подтаял. Так и разбежались: Яшка обратно к олешкам, а Танечка замуж за сына профессора с мировым именем. Все остались довольны. Особенно маленькая Иза, получившая от скоропостижно усопшей связи самый весомы куш – жизнь.
Мезальянс даровал Изочке не только своеобразную внешность. Личность также получилась замысловатой. От матушки – столичная ухватистость; от батюшки -способность видеть то, что жителю мегаполиса видеть не досуг. При любом удобном случае Иза упрашивала отвезти её погостить к отцу. Там- то, в кочевых стойбищах, она и углядела крылатых лисиц, песцов и нерп. А однажды вернулась домой в
