камыша.
– Что же ты, Чамбар, меня обманываешь? – укоризненно покачал он головой и хотел было повернуть обратно, но собака стала поперек дороги и сердито залаяла. – Ты что, с ума сошел? – спросил мальчик и хотел ступить вперед, но Чамбар не двинулся с места.
Камо в недоумении пожал плечами и снова, более внимательно, посмотрел на горку камышовых обломков. Только теперь он заметил в центре гнездо, прикрытое перьями. Камо снял перья и широко улыбнулся: в гнезде лежало восемь зеленовато-белых крупных яиц.
«Кажется, гусиные, – подумал он. – А где же хозяйка?.. Ишь ты, прикрыла яйца своими перьями и ушла, должно быть позавтракать…»
– Ой, змея! – вдруг вскрикнул Армен и в страхе попятился: на него из глубины зарослей сердито смотрели два блестящих глаза, широко посаженных на плоской серой головке.
– Да ведь это утка-наседка! – рассмеялась Асмик. – Сидит на яйцах и не хочет вставать. Один раз и я испугалась. Крякву, когда она так сидит, легко можно за змею принять: только голова да шея и видны… Уйди!
– Погоди, сниму. – И Армен направил на утиное гнездо свой фотоаппарат.
Утка взлетела, открыв гнездо, свитое из мха и сухой листвы. Асмик насчитала в нем одиннадцать яиц.
– Не трогайте гнезда, уйдем, – сказала она. – Пусть утка вернется.
Отойдя немного в сторону, ребята услышали шум крыльев: это возвращалась на свое гнездо утка- наседка.
– Послушай, Камо, а не безжалостно ли мы поступаем? – спросила Асмик.
– Ну что ты! Почему безжалостно? Ведь здесь много яиц истребят хищники. А на ферме мы выведем из них птенцов – значит, спасем их, – успокоил ее Камо. – Спасем и выпустим назад в озеро, а часть приручим.
– Ребята, не поесть ли нам чего-нибудь? – спросил Грикор.
– Правду говоря, я проголодался, – сознался Камо. – Ну, а что же мы будем есть?
– Что? Шашлык из селезня, дикую яичницу.
– «Дикую»? – засмеялся Армен. – Это, пожалуй, дело, только у нас ни сковородки, ни масла нет. Разве сварим яйца? Можно в том ведре, которым вычерпывали из лодки воду.
– Но у нас и огня нет…
– А тростник да тот ивовый куст? – показала Асмик на куст, росший среди камышей. – Не годятся они для костра?
Грикор сбегал к лодке, принес ведерко и убитого дедом селезня.
– А спички, соль, хлеб? Где мы их возьмем? – развел руками Камо.
– У хорошего пастуха все это должно быть! – гордо ответил Грикор, снимая котомку, висевшую у него за плечами. В ней и на самом деле оказались и хлеб, и соль, и спички.
Ребята сложили костер из тростника, с двух сторон воткнули по веслу, соединили их срезанным с ивового куста длинным прутом и повесили на него ведерко.
– Давайте яйца чаек сварим, – предложил Грикор. – Вот эти… Гусиных и утиных трогать не надо – жалко.
– Фу, – поморщился Армен, – яйца чайки! Разве можно их есть? Да они поганые…
– Почему поганые? Я и вороньи ел, да еще сколько!
И Грикор отложил в сторону несколько яиц чайки для себя. Потом он разжег костер. Сухие камыши затрещали так, точно началась стрельба из револьверов.
Пока вода согревалась и варились яйца, Грикор быстро ощипал утку, опалил в пламени костра, выпотрошил, вымыл, посолил и, посадив на вертел, сделанный из ивового прута, начал поджаривать на огне. Аппетитный запах утиного шашлыка наполнил воздух.
Грикор не выдержал и, оторвав прожарившуюся утиную ножку, стал с жадностью ее уписывать.
– Потерпи, Грикор, давай сначала за стол сядем, – упрекнул Камо товарища. – Армен, налей-ка в ведро холодной воды – надо остудить яйца, а я пока на стол накрою.
И Камо, наломав камышей, устроил из них что-то вроде небольшого помоста, потом прикрыл его сухой листвой, а поверх разложил нарезанный кусочками хлеб и поставил баночку с солью.
– Вот и стол накрыт, Армен, тащи яйца! – скомандовал он. – Грикор, как твой шашлык?
Весенний день был тих и мягок, солнце – живительно и ласково.
Какая-то особенная радость охватила ребят в этом восхитительном уголке.
С большим аппетитом они съели и шашлык из утки, и яйца. Охотнее всех ел, конечно, Грикор, который среди своих товарищей славился неистощимым аппетитом.
Насытившись, ребята возобновили охоту за яйцами, веселыми восклицаниями отмечая каждое новое найденное ими гнездо.
Радость их длилась, однако, недолго.
Неожиданно, казалось совсем-совсем рядом, за камышовой стенкой по ту сторону протоки, раздался снова знакомый страшный рев.
