подножий… Совсем же рядом с Дали-дагом дымились покрытые фиолетовой фатой горы Казаха.
Силуэтами фантастических храмов, замков, башен вырисовывались каменистые гребни гор на светлом фоне небосклона.
Всюду, куда ни падал взор, – потухшие вулканы, кряжи, хребты, лабиринты ущелий и теснин. Словно весь край здесь был сложен из фантастических громад и глубоких пропастей.
Внизу, в ущельях, неожиданно возникли какие-то белые клубы, похожие на облака. Они росли, становились больше, тяжело и грузно поднимались вверх… Поднялись, расплылись, наполнили ущелья густым молочно-белым туманом. Лишь кое-где верхушки гор торчали из него, словно острова в море…
На такой вершине-острове, над белым морем тумана, стояли и наши юные герои. Они молчали, не находя слов для выражения своего восторга. Да и какими словами можно списать восхитительный горный мир Кавказа, с такой необычайной силой привлекающий к себе поэтов!..
С вершин повеял свежий ветер и взволновал молочное море тумана. Оно колыхнулось и стало спадать, один за другим обнажая потерявшиеся было хребты, скалы, холмы.
Все ниже и ниже опускался и редел туман. Вот он наконец и у берегов Куры и, рассеиваясь, уходит, открывая поросшее пышной зеленью Казахское ущелье с прорезающей его рекой Акстафой.
– А что это за гора? – спросил Армен, указывая на мерцавшую на севере серебряную вершину. – Какая высокая – выше облаков! По-моему, это Эльбрус… Сейчас проверю по карте.
– Или Казбек, – сказал Камо. – Они не так далеки друг от друга.
– Может быть, и Казбек. – Армен развернул небольшую карту и старался определить расположение гор. – Нет, это Эльбрус. А где же гора Двал, дедушка? – обратился он к старику.
– Вон она, та голая гора, а на ней рыжие полосы. Видите, идут завитками. Это дорога в Степанаван с ее поворотами.
Приложив ладонь козырьком ко лбу, дед внимательно разглядывал одну из многочисленных гор, скопившихся на северо-западе.
– Дорога в Степанаван? Бывший Джелал-оглы? Ведь по этой дороге сто двадцать лет назад проезжал Пушкин, – сказал Армен.
– Неужели та самая? – спросила Асмик. У нее разгорелись глаза. – Я ведь читала об этом. Не на этой ли дороге он встретил арбу с телом Грибоедова?
– Ну да, на этой… Там, на вершине, есть родник, у которого Пушкин останавливался и пил воду. При советской власти над родником воздвигли памятник. Молодой скульптор изобразил на камне Пушкина, верхом едущего в Арзрум, – сказал Ашот Степанович.
Армен мечтательно глядел на дальнюю гору, на дорогу, освященную стопами прошедшего по ней Пушкина. И мальчик неожиданно, с чувством продекламировал:
Словно завороженные, слушали его ребята. Слушал и Сэто, и глаза его светились мягким, добрым и печальным блеском.
Долго стояли так ребята, любуясь этим новым для них, прекрасным миром. Первым опомнился Камо.
– Поздно, идем, – поторопил он товарищей.
Они вернулись, взяли свои мешки и, перепрыгивая с камня на камень, спустились к озеру.
Геологи остались на вершине, продолжая свои записи. Их интересовала структура этих гор.
Зеленый луг, окружавший озеро, был, казалось, покрыт пышными, многокрасочными восточными коврами: так много было на нем цветов.
Сидя на берегу, ребята любовались плескавшимися в водах озера дикими утками. Непуганые птицы, казалось, и не замечали присутствия людей.
Солнце освещало глубины озера, выделяя каждый камешек, каждую песчинку на его дне. В ярких лучах, прорезавших воду, искрились серебряные бока рыбы краснушки.
Армен сидел поодаль над листком бумаги и сосредоточенно грыз карандаш.
Асмик заметила, что у него от волнения дрожит рука. Подмигнув товарищам, девочка шепнула:
– Тсс…
Но Камо, не церемонясь, потянул Армена за рукав:
– Ну-ка, что ты там написал? Прочитай-ка нам, Армен! Я уверен, у тебя получилось прекрасно. Ведь здесь все, что нужно поэту: озеро, цветы, горный ветерок и, наконец… – Камо лукаво поглядел в сторону Асмик и улыбнулся.
Армен покраснел и хотел спрятать свое произведение, но Грикор подскочил и быстро вырвал листок у него из рук:
– Ну, чего ты ломаешься? Давай почитаем!
Уморительно гримасничая, Грикор опустился на колени перед Асмик. Одну руку он крепко прижал к сердцу, а в другой были стихи Армена.
Листок со стихами Грикор держал вверх ногами, и то, что он начал «читать», он тут же и сочинял. Подражая народным певцам – ашугам, Грикор притворно жалобным голосом продекламировал нараспев:
