Ошибка кота Люцифакса

Его сердце билось так громко, что он не смог ничего выговорить. Лишь постучал по двери. Три раза подряд.

Сначала ответом была тишина. Глубокая тяжелая тишина, как в черном лесу в середине ночи, когда все звери уже уснули и никто еще не проснулся.

Затем в темноте прозвучал голос, который был сама темнота:

— Кто…

Как эхо от шепота покойника.

…ты…

Как дыхание безумца.

…такой?

Голос выполз из тени, как змеи выползают из своего гнезда, обвил его, залез внутрь, наполнил паникой.

Долю минуты Филипп был готов убежать. Никогда раньше он так не боялся: он погрузился в ужас и только колоссальным усилием воли заставил себя остаться на месте.

— Меня… — начал он, и звук собственного голоса немного успокоил его. Он звучал более мужественно, чем он думал. — Меня зовут Филипп.

— Филипп, — повторил голос из облака медленно, как будто пробовал его имя на вкус. — Входи, Филипп. Но будь осторожен.

— Я лучше здесь постою, — сказал Филипп. — Если это, конечно…

— Входи, Филипп, — сказал голос. — Или уходи.

— А здесь…

— Или уходи, — сказала тьма.

Филипп закрыл глаза, собрал, мужество, которое в нем было. И вошел в подвал.

Холод окутал его тут же, как будто на его плечи легло одеяло изо льда, и все, что в нем было тело, мысли, душа, — до предела съежилось. Только теперь Филипп понял, что имела в виду Сатина, когда сказала, что здесь вчера было недостаточно холодно.

Изо рта у него, должно быть, шел пар, но из-за темноты он этого видеть не мог. Он был заживо погребен, как грешники на кладбище.

И он уже начал чувствовать это. Под кожу это ощущение вползало, как клещ, въедалось в мозг, в мысли, наполняя его всего вспышками кошмара.

— Разговор с тюстером не должен длиться больше одной минуты, — сказал надсмотрщик за грешниками. — Дальше давление на разум становится слишком сильным. Можно буквально видеть, как на тебя наползает безумие.

Да, Филипп проверил это на себе.

Надо было торопиться.

— Я п-пришел сп-просить т-тебя кое о чем, — сказал он.

Голос его дрожал, но Филипп был не виноват. Здесь было слишком холодно. А он испытывал страх.

— О т-той ночи, к-когда варгар был в з-заточении в п-подвале.

Пауза была долгой, единственным звуком в ночи было хлопанье сломанной двери, которая стучала в такт ударам его сердца. Тени еще плотнее охватили Филиппа.

— Эй, — крикнул он. — Ты еще здесь?

— Я ничего не мог сделать, — ответил тюстер. Звучание голоса был унылым, как шум мелкого ноябрьского дождя в минуту безветрия. — Я спал, когда он пришел. Меня разбудил его голос.

(Эй! Ты еще здесь?)

Вдруг в темноте прозвучало далекое эхо, и этот звук, как холодная рука, схватил Филиппа за сердце.

Он услышал голос Кнурре Ратника, который произнес эти слова тогда, войдя в подвал.

(Где ты? Почему тут так темно? Когда ты мне дашь то, что обещал? Почему ты не отвечаешь? Эй! Эй!)

Голос Кнурре исчез, как пламя свечки от дуновения ветра, и тюстер продолжил свою речь:

— Он понял, что-то не так. Он хотел вернуться.

— И ч-что т-тогда? — спросил Филипп. Его голос дрожал сильнее. Он заметил, как вырос его страх. Тот отодвинул все разумные мысли, оставив место только для кровавых снов и ощущения, что за Филиппом через черный лес гонится кто-то большой и рычащий.

— И что с-случилось т-тогда?

— Кто-то толкнул его в спину. Кто-то втолкнул его сюда. Дверь заперли. Он не мог выйти. Он начал кричать.

Филипп вытер холодный пот со лба. Рука двигалась толчками, как будто части ее замерзли. Он никак не мог сосредоточить мысли на чем-то одном.

Что-то перестало действовать. Словно по льду пошли трещины.

«Мой разум, — подумал Филипп. — Он разрушается».

— Ты в-видел т-того, кто с-сделал это? — Филипп не мог управлять своим голосом, который извивался как змея. — Т-ты в-видел т-того, кто т-толкнул его?

Морозное дыхание пыхнуло прямо в лоб мальчика как будто сама тьма дунула на него.

— Нет. Только часть руки, которая запирала дверь.

Что-то пощекотало Филиппу затылок, и он закричал. Он был перепутан, очень перепуган. Ноги дрожали они не держали его. Кровь капала из носа. Время кончилось, он знал это, он чувствовал это, нужно было уходить сейчас, прямо сейчас! — если он хотел сохранить разум.

И все-таки он остался. Потому что в самых дальних мыслях, которые еще не совсем разлетелись на куски, была и такая: они совершили ошибку, поторопившись уйти.

— У тебя есть еще ч-что-то, п-правда? — спросил он.

В долю секунды, которая по ощущению длилась несколько сот лет, ничего не происходило. Потом Филипп почувствовал холодный ветер, от которого пот на его лбу превратился в лед. На этот раз тень кивнула.

— Есть еще, — прозвучал голос привидения. — Ты можешь выдержать, Филипп? другие убежали прежде чем я успел рассказать.

— Я н-ни за ч-что н-не убегу.

Он покачал головой. Голос совсем сдал, и он помахал рукой в знак того, что тюстер может продолжать.

— Я видел только руку, — сказал тюстер. — Правую.

Кровь больше не капала из носа Филиппа, она лилась струей. Но он не замечал этого.

— Рука заметная. — Тюстер говорил теперь тусклым шепотом. — Легко узнать.

— П-по-ч-чему? — Филипп не понял, сказал ли он это вслух. Он не понял даже, что именно он сказал. Слова не имели никакого смысла. Они плескались в море безумия, а он уже почти утонул в нем.

— На руке три кольца на среднем пальце, — сказала тюстер. — А теперь уходи!

Раздался громкий треск, разум Филиппа рассыпался на части, и последним он запомнил, что бросился к двери, ведущей из подвала. Затем тьма поглотила его.

35 Следы в ночи

Придя в себя, он увидел, что лежит на твердой безжизненной земле по другую сторону железной калитки, свернувшись в клубочек, как грудной ребенок. Волосы мокрые и холодные, на верхней губе