на обсуждении доктор медицинских наук Я. Гальперин, что в официальной медицине шарлатанов отнюдь не меньше, чем в народной. Но хочу задать себе (и читателям) вопрос: чего ради академики иной Академии Акимов и Шипов должны испрашивать разрешения на свои научные открытия и технические конструкции у тех академиков, собирающихся вершить их судьбы, чьи концепции прямо противоположны их взглядам на мир и на физику? Это что же за «демократия мнений» получается?
И вспоминается мне в этой связи некий эпизод из личной биографии. Когда-то в конце 60-х годов мною была подготовлена к докторской защите монография «Революция и литература». Ее фактическую базу составлял анализ творчества около 500 писателей, выступивших с своими произведениями на переломе исторических эпох, освещавших события Октября и гражданской войны как со стороны одного лагеря, так и со стороны другого.
Скажу лишь, что над одной только библиографией, над фактической базой этого труда я работал более 12 лет. Пришлось изучить содержимое не только наших отечественных спецхранов, но и книгохранилища Гельсингфорского университета, Пражский архив, собрания Белградского народного дома, где оседали книги писателей «другой» стороны. И естественно, общая картина выглядела несравнимо более сложно и динамично, чем это было представлено в учебниках той поры, где весь акцент был поставлен на творчестве всего трех-четырех-пяти заметных советских писателей.
Сама возможность публикации этой работы, собственно говоря, подрывала смысл всех предыдущих – десятилетиями монопольных трудов некоторых из влиятельных бонз тогдашнего литературоведческого мира. Они составили обращение в Василеостровский райком КПСС с требованием изъять монографию из издательства Академии наук и отдать ее на обсуждение... тем самым лицам, с которыми и велась в книге научная полемика по существу. И Василеостровский райком, прислушавшись к мнению «авторитетных товарищей», изъял книгу из типографии и отдал на «рецензирование» ее научным противникам!.. К счастью для меня, Отдел науки ленинградского горкома КПСС в те времена возглавлял доктор географических наук Ю. А. Лавриков. Узнав от своего инструктора о подобном решении райкома, он возмутился донельзя и наложил резолюцию на решении Василеостровского райкома, смысл которой заключался в тезисе: полемизируйте сколько хотите, но
И книга вернулась в типографию, была напечатана, и судьба ее была счастливой и конструктивной. На основании материалов, представленных в ней, Комитет по делам печати при Совете министров СССР предложил разным издательствам страны издать произведения 34 видных русских прозаиков и поэтов, которые не публиковались у нас с начала 20-х годов. И все они увидели свет! (Правда, свои «научные» страсти мои оппоненты попытались реализовать во время докторской защиты, но это уже совсем другая история).
Так вот хотелось бы привлечь общественное внимание к этакой припевке: «Если Ваня женится, куда же Маня денется?» То есть, если
А так что же, г-н Э. Кругляков, приезжайте с ассистентами ко мне как действительный член одной академии к действительному члену другой академии, измерьте всеми доступными Вам способами электронагревательную установку в моем доме, которая выдает энергии больше, чем получает. Заодно, будьте любезны, посетите и мой колодец, и другие колодцы в округе, которые вырыли там, где я обнаружил воду совершенно «антинаучным» способом: путем отклонения рамочки над сокрытыми под землей водными источниками. Тоже ведь знахарство и шарлатанство. Вот только что делать с колодцами: существуют полноводные даже в засуху, и все тут?
Да, дорогие читатели: за водицей-то и вокруг нее, как и повсюду за личными страстями, прячутся схватки противоположных интересов, разворачиваются кровавые коллизии! Но прогресс-то, прогресс очевиден: на костры разных там Джордано Бруно и Жанн Д'Арк уже не бросают и в «шарашки» разных там Николаев Вавиловых и Сергеев Королевых уже не упрятывают. Чуть ли не райские времена!
И в завершение: с чего начал этот параграф, тем и завершу его – еще одним штрихом об установке Мустафаева. Сам Рафаэль Измайлович заметил, что рабочие в его мастерской, монтируя эти устройства, работающие на правораскрученных торсионных полях, избавляются от ряда болезней, в том числе специфически мужских. Я же, пользуясь все той же пресловутой рамочкой, зафиксировал, что от его установки при включении распространяется примерно четырехметровая волна здоровья. «Всего-то навсего!»
Впрочем, «вода, которая лечит», – это тема второй и третьей частей данной книги. Пока же продолжим разговор о том, чему вода учит.
Нравственно-философские размышления в связи с еще одним космогоническим поворотом темы
(Быстрочитающие могут этот параграф опустить)
В Египте мне доводилось не только отдыхать, но в свое время и работать, поэтому с феноменами этой удивительной страны я знаком, вероятно, больше, чем обычные туристы. Чего стоит хотя бы «путешествие» по наклонному 110-метровому лазу высотой всего в 1 метр к самому сердцу пирамиды Хеопса? А забудется ли знакомство с бытом феллахов в долине Нила, где «дом» – это всего-навсего огороженная плетнем глинобитная площадка без крыши (а к чему она? Дождей-то там практически не бывает), в которой проживает своего рода оптимальная по размерам сельскохозяйственная артель, состоящая из мужа и четырех его жен? А «Город мертвых» – тысячи величественных саркофагов и мавзолеев на кладбище за Каиром, в которые на ночлег уже веками устраиваются сонмы бездомных? А шоссе, по которому машина с отключенными тормозами катится не вниз, а на гору?.. Словом, всего не пересказать. И вот – на фоне всей этой бесценной мозаики – не уходит из памяти ночной поход по Луксору и эпизод, когда мальчик-экскурсовод лет десяти от роду подвел меня к едва заметному во мраке продавцу прохладительными напитками.
– Пей, товарищ! Я тебя угощаю, товарищ! (И это в стране, где бакшиш, то есть попрошайничество, – стихийное бедствие).
– Да как же ты так хорошо научился говорить по-русски?
– Надо только слушать ваших туристов и повторять их слова, мать твою так, товарищ!..
А тем временем безмолвный продавец, очевидно, негр-нубиец, так как кроме белков глаз ничего не выдавало его присутствия во тьме, протянул мне глубокий и узкий бокал с каким-то напитком и нечто гортанно скомандовал.
– Отпей, – перевел провожатый.
Пригубил: нечто сладковатое, маловыразительное.
Торговец требовательно протянул ко мне руку.
– Теперь смотри, товарищ!
Выходец из тьмы, высокорослый и худощавый, поднял стакан с напитком на прямую руку высоко над головой и наклонил его так, что струя стала спадать вниз, точнехонько в другой стакан – узкий! —
жкоторый он держал левой рукой чуть ли не на уровне колена.
– Ну, фокус! – восхитился я. Нубиец недвижно в упор глядел на меня, а жидкость идеально вся до капли перелилась сверху вниз из стакана в стакан мало не с двухметровой разницы уровней.
Продавец опять что-то кратко произнес.
– Еще раз попробуй, товарищ!
Отпил: ну и чудо! Совершенно иной яркий вкус и бурление в напитке некоей внутренней энергии.
– Отдай ему.
Торговец, все так же недвижимо глядя перед собой, снова с высоты перелил жидкость из бокала в бокал и опять в кромешном мраке не промахнулся ни на миллиметр!
Снова краткая команда, лишь зубы на миг ослепительно блеснули.
Перевод: пей все!
Вот тут-то и произошло то, ради чего я и затеял весь этот рассказ:
Прошли годы, и теперь я могу, хотя и весьма осторожно, истолковать механизм метаморфозы, которая совершилась с жидкостью в непроглядной темноте той тропической ночи:
Медленно, кропотливо, не торопясь постараемся развязать этот узел. Начнем издали.
В 30-е годы XX века выдающийся румынский естествоиспытатель Генри Коанда предпринял ряд поездок в горное поселение Хунзакут (Пакистан) в