— Элфи, я не устанавливал этот мусор.
— Не ты, Глен. Я знаю тебя слишком хорошо и понимаю: ты никогда бы не сделал этого намеренно. Это, видимо, кто-то из твоих людей.
— Да, — согласился я. — И у меня есть предположения кто. Я больше с ним не сотрудничаю.
— Но этот человек работает еще на кого-то? Они захотят это узнать, — заметил Элфи. — Если он и дальше будет устанавливать эти подделки в домах, рано или поздно кто-нибудь погибнет.
— Спасибо за предупреждение, Элфи.
Я захлопнул крышку телефона и бросил его на сиденье рядом с собой.
Мне захотелось разыскать Тео Стамоса. Найти и убить этого сукина сына. Но я ехал через Бриджпорт. Так что Тео придется подождать, подумал я, пока я нанесу визит еще одному человеку.
Глава тридцать четвертая
Белинда Мортон не поверила, когда Глен Гарбер сказал, будто пошлет деньги по почте. Конверт с шестьюдесятью двумя тысячами долларов? Разумеется, он не был полным безумцем, чтобы доверить такую сумму почтальону. Возможно, таким образом он лишь пытался показать, как зол на нее.
И она не могла его в том винить.
Белинда как раз собиралась на встречу, чтобы показать квартиру тридцатилетним супругам, которым надоело жить и работать на Манхэттене, поэтому они нашли работу в Нью-Хейвене и теперь присматривали себе жилье с видом на пролив. Белинда позвонила им и сообщила, что должна вернуться домой по срочным семейным делам.
В дверях офиса она столкнулась с тем человеком.
Он представился Артуром Твейном, сотрудником какого-то частного детективного агентства или что- то в этом духе. Ему хотелось поговорить с ней об Энн Слокум, о поддельных сумках, выяснить, посещала ли Белинда вечеринки с продажей сумок и знала ли, что, приобретая подделки, она поддерживала организованную преступность. Белинда почувствовала, как вся покрылась испариной, хотя на улице было не больше пятнадцати градусов.
— Извините, — повторила она уже, наверное, в десятый раз. — Я ничего об этом не знаю. Правда, не знаю.
— Но вы же были подругой Энн? — не отступал Твейн.
— Мне нужно идти, простите.
Она бросилась к своей машине и так резко сорвалась с места, что едва не сбила женщину на велосипеде.
«Успокойся, успокойся, успокойся», — повторяла она про себя. Ей, вероятно, стоило позвонить Даррену, сообщить про Артура Твейна и посоветоваться, как ему отвечать, если тот снова захочет с ней встретиться.
Белинда надеялась, что, сообщив о намерении отправить деньги почтой, Глен имел в виду почтовое окошко на входной двери ее дома. Она даже не закрыла дверцу, выскакивая из машины. Если бы ей не потребовались ключи, чтобы войти в дом, она, возможно, не заглушила бы и мотор.
Бросившись к дому, Белинда едва не упала — у нее подвернулся каблук — и три раза безуспешно пыталась вставить ключ в замок, прежде чем наконец повернула его. Она распахнула дверь и посмотрела на пол, в то место, куда обычно падает корреспонденция.
Ничего.
— Черт, черт, черт! — воскликнула она, с трудом преодолевая последние три ступеньки, и села, прислонившись к перилам лестницы. Ее била дрожь, которую она даже не пыталась унять.
Денег не было. Но это не означает, что все потеряно, говорила она себе. Возможно, они все еще у Глена. Возможно, он привезет их позже. Возможно, он уже в пути.
А может, этот сукин сын действительно решил отправить деньги по почте? С него станется. За годы дружбы с Шейлой она хорошо усвоила: Глен — ужасно правильный тип…
Белинда услышала в доме шум.
На кухне кто-то был.
Она замерла и затаила дыхание.
Кто-то открыл воду, она текла в раковину. Послышался звон стекла.
Потом раздался возглас:
— Дорогая? Это ты?
У нее отлегло от сердца. Но ненадолго. Джордж! Почему он, черт возьми, дома?
— Да, — задыхаясь, ответила она. — Это я.
Джордж появился из-за угла и увидел жену, полулежащую на лестнице. На нем был тот же костюм, что и в день похорон, только с другой рубашкой, но тоже с французскими манжетами — ослепительно белые полоски выглядывали из-под рукавов пиджака.
— Ты меня до смерти напугал! — возмутилась Белинда. — Что ты здесь делаешь? Я не видела твоей машины.
— На работе мне стало нехорошо, — объяснил он. — Наверное, из-за рыбы, которую ты приготовила вчера вечером. Я решил вернуться домой. В офис я уже не поеду, поэтому поставил машину в гараж. — У Джорджа имелась своя консалтинговая фирма в Нью-Хейвене, но он вполне мог вести дела из дома. — А ты? Я думал, ты сегодня будешь показывать квартиру.
— Я… отменила встречу.
— Что ты делала на лестнице? Мне показалось, ты плакала?
Разговаривая, они перешли в кухню.
— Я… со мной все хорошо.
— Точно? — спросил Джордж, засунув руку в карман пиджака и вытащив оттуда коричневый конверт. — Возможно, потому, что ты не нашла вот это?
Белинда вскочила. Она мгновенно опознала конверт. По размеру и надписи.
— Дай его мне.
Она попыталась вырвать конверт, но Джордж отдернул руку и снова убрал его в карман пиджака.
— Я сказала, отдай, — потребовала Белинда.
Джордж с грустью покачал головой, словно Белинда была ребенком, который принес домой двойку.
— Значит, ты ждала его, — заключил он.
— Да.
— В нем шестьдесят две тысячи долларов. Я сосчитал. Конверт бросили в окошко для почты. Ты знала, что его принесут.
— Это по работе. Первый взнос за дом в Восточном Бродвее.
— А что там за номер телефона? Кто делает первый взнос наличными, даже не получив чек? И это лишь совпадение, или я действительно видел машину Глена Гарбера на нашей дорожке перед домом, когда сворачивал с улицы? Значит, Глен сделал первый взнос за дом? Ты не возражаешь, если я спрошу у него об этом?
— Не лезь в мои дела, Джордж. Ты и так уже достаточно натворил, заставив меня говорить с теми адвокатами о Шейле. Ты знаешь, как это ранило Глена? Ты хоть представляешь, к чему это может привести? Он разорится, станет банкротом!
Джордж сохранял невозмутимый вид.
— Люди должны уметь нести ответственность, Белинда. Должны жить по определенным правилам. И если Глен не был осведомлен о проблемах Шейлы, ему придется заплатить за это. А конверты, набитые деньгами, которые подбрасывают в почтовые окошки, не вписываются ни в какие правила. Ты хоть понимаешь, какой это риск для нас, если в доме лежит столько денег?
«Не был осведомлен»! Белинде хотелось убить его. Все эти годы она терпела. Тринадцать лет
