Ночью на подоконнике так приятно обдувает шерстку из открытого окна. Лабрадор, свесив лапки, лежал и обдумывал течение жизни в родном подъезде и вдруг понял — роману не хватает ЛЮБВИ!
Само слово — РОМАН предполагает ЛЮБОВЬ.
И она была, но…
Пятнышки звезд на небе, черные провалы по бокам небосвода, кусок бледной луны в центре галактики — что? что? что еще сулили людям в будущем эти безусловные величины мироздания? Эти свидетели несчастий, и маразма, и многих любовных свиданий смертных в преддверии ночи, когда хочется не дрожать, засыпая в одиночестве, а чтобы кто-то живой и горячий обнял тебя и прижал к себе в надежде на еще одну маленькую страсть.
Пес взвыл! Напугался сам себя и бросился на улицу…
— Может, она тебе что скажет? Бабка еще та, — сказал Автандил Георгиевич о Кокуркиной. — Спроси у нее про 19 число.
Виктор Иванович позвонил в дверь 42 квартиры, и, поразившись царящим там бедламом и помойкой, пригласил старушку в опорный пункт на беседу.
— Да-а… а вы — опасный… вон, как у вас глазки-то сверкают! — заходя в кабинет участкового, с порога быстро сказала Дарь Иванна.
— Я-аа? — попятился Витя. — Да что вы несете, бабуся?
— Я-аа? — пришел черед удивиться Кокуркиной Дарь Иванне. — Я-то, мил человек, налегке иду… А вы ко мне не приставайте!
— Я-ааа? — возмутился ст. лейтенант Витя. — Да я вас всего-то спросить хотел. Не были вы или были…
— Глазки прикройте и спрашивайте, — потребовала Дарь Иванна, которая последнее время нервничала по поводу СПИДа.
— Что вы делали 19 июня? — начал опрашивать старушку Виктор Иванович.
— Какого года? — закатила глаза Кокуркина.
— Не придуривайтесь, бабуся, — скрипучим голосом попросил Виктор Иванович.
— А ты на меня не ори! — крикнула Дарь Иванна.
— Я не ору, — тихо сказал ст. лейтенант Иншаков.
— Не-ет, орешь!
— Нет, не ору! Заткнись, бабка! — не выдержал Иншаков.
— А во сколько? — как ни в чем не бывало спросила Дарь Иванна и наклонилась завязать шнурки на сандалиях.
— Между десятью и двумя часами ночи?
— Как это? — не поверила Дарь Иванна. — Это мое личное время! Что я делаю ночью, ни-ко-го не касается!
— Еще как касается! — не выдержал Виктор Иванович, но, так ничего и не узнав, вынужден был отпустить Кокуркину домой, так как она торопилась к ужину.
Сперва Альбина думала, что…
Нищий лейтенантик, зато…
В общем, сперва она решила поточить об него коготки, ну, чтобы мастерство не пропадало даром…
Но — женское сердце, оно — как детский калейдоскоп, в который смотришь, открыв рот, а там — то звездочки, то снежинки, то сердечки… и складываются они в такие кружева… Знай — смотри!
Ко всему прочему Альбина вдребезги разбила свой красный „Мустанг“ и в тот день поехала в Москву на электричке. Так вот, на Ярославском вокзале в толпе цыганок она случайно увидела участкового Виктора Ивановича Иншакова, который продирался сквозь людей к той самой электричке, у которой стояла Альбина, намереваясь сесть в третий вагон от хвоста.
Альбина замахала ручкой, ст. лейтенант ее увидел, зарделся и чуть не побежал к ней, но смутился и замедлил шаг, чтобы подойти с достоинством, что при небольшом его росте и весе выглядело очень трогательно, но по-мужски.
„Молодец“, — подумала Альбина и удивилась. Она ни одного из шести своих мужей так не хвалила, даже мысленно.
А Виктор Иванович, пока шел к красивой женщине Альбине, немножко перемедлил и электричка сперва мстительно закрыла двери, потом еле-еле тронулась и показала „хвост“.
Альбина затопала ногами, чуть не сломав шпильку, а потом вспомнила, что она — красавица и назло заулыбалась, а уж как ей в ответ показал все свои 33 зуба Виктор Иванович и говорить не приходится. От него в этот момент можно было петарды зажигать.
Следующий поезд намечался только через 40 минут, и они прогулочным шагом направились в летнее кафе, возле которого по вечерам собирается местная пьяная стародежь и устраивает танцы под бубны и рукоплескания.
Но сейчас был день, и было тихо, народ покупал булки, кофе, колу, пакеты с хрустящей картошкой, горячие „собаки“ и начинали есть прямо там же — на липких столиках.
Когда люди нравятся друг другу даже чуть-чуть — они ведут себя, как заговорщики. Поясню.
Они почти не разговаривают. Или — он начинает, а она заканчивает. Когда люди нравятся друг другу — им очень легко понять, как и почему дышит другой человек.
Зато — если человек не твой, можешь разбиться перед ним в лепешку, он тебя все равно не поймет, не оценит, да и лучше держаться от таких охламонов подальше!
— Купите даме картошки, — тихо сказала Альбина куда-то в сторону, когда они проходили мимо уличных лотков.
— Вам мешок или два? — счастливо заулыбался Иншаков и сгреб с прилавка сразу пять пакетов.
— Ну, куда так много, — вздохнула Альбина и, быстро сверкнув своими беличьими зубами, прокусила кончик пакета и, вынув ломтик, положила его в губы Виктора Ивановича.
Еще продолжать?
Ну, ладно, слушайте…
— Альбина Хасановна? А вы чего в Москву зачастили, на работу, наверно, устроились?
„Нет, все-таки с участковыми разговаривать — тоска!“ — подумала Альбина и не ответила ничего.
Она сегодня в который раз пыталась зайти в прежнюю квартиру, в которой осталось такое количество ее личных вещей, что в них можно было одеть два взвода десятиклассниц. Но родные и близкие ее бывшего мужа стояли насмерть, и Альбину туда не пускали. Старший сын Натана прокаркал ей через дверь, что все вещи привезут через десять дней и приезжать за ними не надо.
— Ни к чему это, — кивнул носатый старший сынок Натанчика, тоже, между прочим — Натан.
„Ну и что про это рассказывать?“ — тоскливо перебрав все мысли по поводу неудавшегося вояжа, вздохнула Альбина, с интересом наблюдая, как Виктор Иванович расправляется со вторым пакетом картошки с паприкой и запивает всю эту „кашу“ колой.
„Вот бы мне такую женщину…“ — разглядывая нежную Альбинину шейку и высокую грудь под голубой в ярких звездах майкой, подумал вдруг Виктор Иванович и закашлялся. Кола попала не в то горло.
Альбина похлопала лейтенанта кулачком по спине, покивала и спросила:
— А вы-то где лазили?
— На Петровку ездил, — кашлянул в последний раз Иншаков.
— Да-а-а? — с напускным равнодушием спросила Альбина.
— Дела, — важно похлопал по коричневому с двумя замками портфелю Иншаков.
— С этого места поподробнее, пожалуйста, — сложив ручки под подбородком, Альбина выгнулась и посмотрела на вокзальные часы за спиной лейтенанта.
— Секретная информация, — нехотя сказал Иншаков, а про себя подумал:
„Я ей не нравлюсь. На фиг я ей нужен? У нее вон два бриллианта на ушах и один, — Иншаков вздохнул и у него даже заболел зуб, — в ложбинке на груди…“
