творчество. И попала из огня да в полымя! Вместо того чтобы благотворно влиять на Алису и погружать ее в мир искусства, Юлиан внушает ей, что смерть – это прекрасно, и подстегивает к этому чудовищному шагу. Кошмар! Бедная девочка! Зотова видела, какими глазами Алиса смотрела на Юлиана. Совершенно очевидно, что она влюблена в художника по уши. Даже Берн ей говорила, что Алиса увлечена Дербешем.
Елена Петровна не верила, что успешный художник наложит на себя руки на пике карьеры вместе с глупой девчонкой, которая явно романтизирует смерть. Хотел бы – убил себя, когда узнал о смерти Юли Дербеневой. Значит, Юлиан хочет убить дочь свой наставницы. И случится это в новогоднюю ночь в балетной школе. Сейчас он с воодушевлением пишет ее предсмертный портрет на память.
«Придется испортить Новый год прекрасной Василисе Берн. Юлиана надо брать на месте преступления», – подумала Зотова и потопала в сторону метро. Через полчаса она стояла у подъезда собственного дома и ошарашенно смотрела на окна своей квартиры, за стеклами которой мельтешили рабочие, и ругала себя нехорошими словами. В метро у Елены Петровны включился автопилот, и она совершенно забыла, что живет у Варламова.
– Вот корова! – выругалась Елена Петровна, уселась на лавку рядом с подъездом и смахнула слезу. Бедная она, несчастная, бездомная, замученная. От усталости кружилась голова, гудели ноги и ныла спина.
Ехать куда-либо не было никаких сил, и Елена Петровна полезла в карман за телефоном.
Глава 21
Засада
– Ну и горазда ты спать, голубушка! Вставай, Новый год проспишь, – рассмеялся Варламов и чмокнул Елену Петровну в лоб. В спальне запахло кофе и мандаринами. Зотова открыла глаза и улыбнулась. Какое счастье, что на свете существуют выходные! Второй день подряд Иван ее ублажал и баловал, как ребенка. В теле чувствовались приятная легкость и расслабленность, а еще счастье. Все два дня она вела лежачий образ жизни.
– Сколько времени? – поинтересовалась она.
– Час дня, – взглянув на наручные часы, сказал Иван Аркадьевич, установил на кровати поднос и присел рядом с Еленой Петровной, аккуратно заложив ей прядку волос за ушко. Зотова оглядела поднос: чашка с кофе, апельсиновый сок, фрукты, два бутерброда с красной икрой, круассаны и джем. Даже мандарин Варламов для нее почистил! Интересно, когда она за него замуж выйдет, он так же будет ей в постель кофе таскать? Или самой придется?
– Опять царский завтрак, – улыбнулась она, с удовольствием сделала глоток кофе, сунула дольку мандарина в рот и игриво посмотрела на Ивана Аркадьевича. В теле чувствовалась приятная легкость. После отравления у нее вдруг изменились пищевые пристрастия, есть ей почти не хотелось, а когда хотелось, тянуло на витамины. Кажется, она поняла причину своего стремительного похудения. Никакой мистики в ее стройности не было, она банально перестала жрать пельмени, макароны, бутерброды и сладкое в промышленных масштабах. А еще она влюбилась заново, что тоже чудесным образом сказывается на внешности и фигуре. – Смотри, избалуешь меня! Стану капризной и вредной стервой.
– Я обожаю капризных и вредных стерв и обязуюсь стараться пуще прежнего, чтобы тебя ублажить, – улыбнулся Варламов. – Ладно, ешь, и пойдем елку наряжать. Я с утра сегодня такую красавицу купил! Но без тебя мне не справиться.
Елена Петровна допила кофе, съела бутерброд с икрой, вылезла из постели и подошла к зеркалу. Из отражения на нее смотрела стройная, помолодевшая лет на десять счастливая тетка в элегантной нежно- голубой шелковой сорочке с ручной вышивкой. «Вот что делает с человеком сон, любовь и диета», – подумала она. За неделю Елена Петровна похудела так сильно, что перестала узнавать себя.
Зотова набросила халатик, такой же прелестный, как и сорочка, и вышла в гостиную. По телевизору шел фильм «Ирония судьбы». Варламов крутился вокруг елки, обматывая зеленые ветви гирляндой разноцветных лампочек.
Режиссер не обманул, елка была необыкновенной – пушистой, с длинными голубоватыми иголками. Сразу видно – европейка. Она совсем не походила на криволапых лысых уродок, которыми завалены все рынки Москвы. Просто невероятно, почему именно в России, где новогодние традиции очень сильны, где много лесов и питомников, выращивают такие чудовища. Европейка росла прямо из кадки с землей. Зотовой нравилась эта чудесная европейская традиция – сохранять елкам после праздника жизнь, а не гробить ради одного дня в году целые лесные угодья. Трупы елок, разбросанные повсюду после новогодних праздников и груженные в грузовики, Елену Петровну всегда расстраивали.
– Я купил два килограмма шоколадных конфет, – деловито сказал Иван Аркадьевич и вручил ей кулек с «Мишками на Севере», «Красными Шапочками», «Грильяжем» и «Петушками». Зотова тут же залезла в пакет, достала одну конфету, развернула фантик и сунула ее за щеку. – Давай конфетами украсим, как в детстве!
– А звезды на макушку у тебя нет? – рассмеялась Елена Петровна, заметив на полу рядом с елкой картонную коробку с мишурой и елочными игрушками. Она присела рядом с коробкой и достала розовую шишку, словно припорошенную снегом.
– Надо же, у меня такая же была. От бабушки осталась, из Франции привезла. Не знаю, уцелела ли после пожара.
– У тебя бабушка жила во Франции? – удивился Варламов.
– По линии отца. Дед работал техником в советском посольстве два года. Отец там родился, так что я в некотором роде француженка, – рассмеялась Зотова, достала из коробки дождик, сунула в рот и подула в сторону Варламова. Иван Аркадьевич сделал то же самое. – Правда, отца я совсем не помню, он под поезд попал. Мама меня растила одна. Тяжело ей было, и отца она ругала, что умер и оставил одну с ребенком. А я не верила. Представляешь? Когда я поступила на службу, дело в архиве запросила, изучила и поняла, что убили его. Следователь не обратил внимания на очевидные вещи или не захотел обратить: на положение трупа на путях, на ссадины на голове, которые не могли образоваться вследствие движения поезда.
– И ты решила стать самым честным и внимательным следователем на свете, – улыбнулся Варламов и поцеловал ее в лоб. – У тебя получилось, Лена! Знаешь, что у меня есть? Дед Мороз, который гарантированно исполняет все желания.
Иван Аркадьевич порылся в коробке и достал пластмассового Деда Мороза с красным, как у алкоголика, носом. Варламов поставил его под елку и глубоко о чем-то задумался. Выглядел он немного напряженным, явно хотел что-то сказать, но не решался.
– Что-то случилось? – уловив его неуверенность, спросила Зотова.
– Я работаю сегодня, – с виноватым видом сказал режиссер. – Мне Берн заказала новогодний спектакль, и я должен там быть. Вечеринка закрытая, я, к сожалению, не могу тебя пригласить. Прости, Лена. Договоренность у нас с Берн была еще до того, как мы с тобой… Как ты ко мне переехала. Я не могу ничего отменить.
– Ваня, ну что ты, как маленький, оправдываешься? Причем перед человеком, который живет на работе. Да знаю я про твой спектакль! Ты мне говорил уже. Не переживай за меня, скучно мне не будет. Я тоже работаю, – рассмеялась Зотова, Варламов оживился.
– Правда? – обрадовался Иван Аркадьевич. – Как здорово! Ой, я другое хотел сказать. Конечно, работать в новогоднюю ночь – удовольствие не слишком приятное, зато теперь я спокоен, что ты будешь не одна, а со своими коллегами. И не будешь на меня дуться.
– Глупости какие. Когда это я на тебя дулась? – улыбнулась Елена Петровна, но про себя подумала, что Варламов, вероятно, будет очень удивлен, когда узнает, где она собирается встречать Новый год. А еще больше он удивится, когда узнает, что она увидит его новогодний спектакль, сидя за мониторами слежения в кабинете Бурмистрова вместе с несчастными Трофимовым и Ждановым, которым тоже выпало счастье встречать Новый год на дежурстве.
Посовещавшись с начальством и коллегами, решили брать Дербеша на месте преступления. Один звонок коменданту балетной школы решил все проблемы разом. Яков Сергеевич любезно согласился помочь и оказать всяческое содействие в поимке за задницу художника, который планировал отправить в мир иной дочку Василисы Берн. Комендант обещал сохранять анонимность операции, организовать видеонаблюдение за всеми этажами школы и сообщил конфиденциальную информацию о том, что Василиса Андреевна
