— Где-то там, — сказала я, тыча в надпочвенный покров, куда на самом деле швырнула кассету. Вдоль самой реки шла узкая зеленая полоса.
— Какие ж это кусты? Это плющ, — заявил Хаки.
Наверное, он заметил, как бегают у меня глаза, и велел Рубену подождать у основания лестницы. Сердце у меня сжалось. Мимо него не проскочишь. Громила стоял надо мной с пистолетом, пока я ползала на коленях в метре от воды. Снова подняла взгляд, пытаясь силой воли притянуть сюда полицейского. Никого. Я искала в высокой траве металлическую коробочку.
На мосту не было ни души: ни бомжа, ни бегуна. Кричать некому. Слишком рано. До рассвета минимум полчаса. Пальцы впивались в землю, путались в корнях. Все тщетно. Никто не пришел. И не придет. Я продвинулась на метр вдоль берега, ближе к лестнице.
— Может, там? — предположила я, кивнув на другие заросли плюща.
Хаки не двинулся с места. Без лишних слов я перешла на соседний участок, потом еще дальше. Наконец это начало ему надоедать. Не сводя с меня пистолета, он попятился назад, к Рубену, который сидел на скамейке.
Приблизившись к зарослям плюща у воды, я заметила палку на поверхности грязной коричневой воды. Должно быть, упала с лодки с дровами во время «Уотер-Файр» или вылетела из костра. Я подумала, не выловить ли ее, чтобы использовать для самообороны. Однако тут мне в голову пришла другая мысль.
Река была меньше десяти метров в ширину, напротив по диагонали находилась пристань для гондол. Прямо передо мной, посередине реки осталась чаша для костра. Я занималась плаванием еще в школе, а легкие были в хорошей форме от бега. Если нырнуть, смогу проплыть под водой до чаши. Тут так темно и ничего не видно. Есть шанс.
Я приняла решение: к этим двум ублюдкам ни за что не вернусь. Только не обратно в «кадиллак». Лучше уж умереть при побеге, чем вернуться с Хаки в забегаловку «Бутси», где он меня точно изнасилует, а мой разлагающийся труп найдут через месяц.
Я знала, что, когда тонешь, наступает роковой момент и руки перестают биться о воду, а легкие вдыхать воздух. Меня это не пугало. Я не чувствовала ни страха, ни боли в лодыжке и ухе. Пусть ночь выдалась холодная и река промерзла.
Громила больше не целился в меня. Просто сидел на скамейке рядом с Рубеном, расслабив кисть, и наблюдал за мной. Я вздохнула, перебралась на самый край и обернулась в последний раз. Хаки вытянул ноги и сказал что-то своему подельнику.
И тут зазвонил телефон: видимо, Айерс хотел спросить, как идут поиски. Вовремя он решил отвлечь их внимание. Это мой шанс. Когда громила полез в карман, я оттолкнулась здоровой ногой и нырнула в реку.
Тело схватило холодом, будто оно погрузилось в снеговую кашу. Грудь напряглась, я открыла глаза, но ничего не увидела. Оставалось надеяться, что плыву в нужном направлении, по прямой линии, и дыхания хватит дотянуть до чаши.
Послышались отдаленные крики, воду рассекла пуля. Я как сумасшедшая плыла под ледяной грязной водой. Столкнулась с чем-то плотным и сферическим, вроде медузы, хотя в такой воде какие медузы? Запас кислорода заканчивался. Надо найти чашу. Надо всплывать.
Я стукнулась о твердый предмет и подняла голову. Еще один выстрел в воду. Передо мной было бревно. Видимо, я проплыла дальше чаши, и теперь до пристани остался всего метр.
Громкий всплеск заставил меня обернуться. Черт, за мной нырнул Рубен. Оцепеневшими руками я схватилась за пристань. Придется бежать, несмотря на боль в ноге. И надеяться, что Хаки — никудышный стрелок.
Боль поднималась по спирали от лодыжки к бедру. Игнорировать ее становилось все труднее. Каждый шаг приносил невероятное мучение. Уже у лестницы, ведущей к банку, пуля прожгла мне икру. Нога согнулась, и колено ударилось об асфальт. Я попыталась подняться, но не хватило сил, руки дрожали от холода. Вдалеке послышался скрежет тормозов и шин: на парковке остановился полицейский патруль. Из машины выпрыгнули двое полицейских.
Я стала звать на помощь. Через минуту меня подняли на руки.
— Вы истекаете кровью, — сказал полицейский. — В нее стреляли! — крикнул он напарнику.
Затем перед глазами потекла черная река, тело заколыхалось, будто я плыву сквозь иную субстанцию. Мелькнул луч солнца, и небо снова потемнело.
Видимо, я потеряла сознание, потому что оказалась под одеялом на кровати в больнице Род-Айленда. Нога горела.
На стуле висели мокрые джинсы. На мне была белая ночная рубашка. Медсестра обрабатывала мою ногу.
— Соляной раствор. Немного бетадина, — сказала она.
Я вздрогнула. Боль вернула мне память. Меня ранили.
— Пуля едва вас оцарапала. Доктор сказал, нанесем восемь стежков на икру и четыре на мочку.
Я приложила к уху руку и нащупала повязку. Пальцы пахли чем-то кислым. Речной водой.
— Ночью вы потеряли много крови. Необходимо пополнить силы, — добавила медсестра и подала мне пластиковый стаканчик.
Я сделала глоток. Яблочный сок. От наслаждения закрыла глаза. Все позади. Я в больнице, в безопасности.
Открыв глаза, увидела в дверях Мэтта Кавано. У него был весьма обеспокоенный взгляд, и я поняла, что сама тому причиной.
Мэтт выглядел крайне помято: в голубых джинсах и толстовке, волосы взъерошены. Он внимательно осмотрел мою ногу и ухо, покачал головой.
— Как себя чувствуешь?
Голос прозвучал ласково и заботливо, будто передо мной стоял друг, которого я знала всю жизнь, которому и положено переживать за меня. Затем он пригладил волосы, выпрямился, расправил плечи и снова превратился в обвинителя. Сделал шаг вперед и сложил руки на груди в молчаливом ожидании.
И тут до меня дошло, чего он ждет.
— Следовало бы тебя послушать, — сказала я.
Мэтт улыбнулся, но без особого энтузиазма.
Медсестра обработала рану, от боли я охнула. Мэтт подошел к кровати и сжал мне руку.
— Вы не можете вколоть обезболивающее? — спросил он.
— Все нормально, — успокоила его я.
Медсестра вдруг вспомнила, что мне нужны антибиотики, и куда-то удалилась. Мэтт опустился на стул, не выпуская моей руки. Полиция Провиденса сообщила ему о странном звонке.
— Я просидел всю ночь в участке. — Он понизил голос: — Мы поймали этих ублюдков. Того, который в тебя стрелял, и соучастника. Они арестованы.
Слава Богу!
— Они работают на Грегори Айерса! — выпалила я.
Мэтт не стал говорить, что это ему уже известно, однако и бровью не повел. Видимо, он с самого начала пытался доказать причастность Айерса.
Я вспомнила о пленке, о микрокассете в зарослях плюща. И зачем улика попала ко мне в карман? Она принадлежит не мне.
— Пленка… — Мэтт исполнился внимания. — Леонард оставил дубликат в моем почтовом ящике. Сейчас кассета лежит в плюще, что растет вдоль реки, в металлической коробке из-под мятных пастилок, после пешеходного моста перед Стипл-стрит.
— По другую сторону пристани для гондол?
Я кивнула.
В глазах Мэтта мелькнуло некое чувство. Наверное, благодарность. А я подумала, что любовь. Он еще раз нежно сжал мне руку и ушел.
