— Когда ты приедешь?
— Утром в среду. Годится?
— Прекрасно.
Мы простились и повесили трубки.
25
Утром в среду, как и было запланировано, я вылетела из Лондона.
Через несколько часов я ехала из марсельского аэропорта в Экс?ан?Прованс. Мы ехали через Буш?дю?Рон, и я, откинувшись на заднем сиденье, смотрела в окно и любовалась пейзажем.
Был славный весенний день. Освещенные солнцем поля, виноградники, оливковые рощи под прекрасным синим небом вызвали у меня поток детских воспоминаний, и на несколько мгновений я перенеслась в другое время.
Впервые я приехала в Прованс в пятилетнем возрасте, и помню, как меня смущали иностранный язык и новая обстановка — общительные люди, незнакомые пейзажи.
Я вцепилась в руку Джека, глаза у меня стали большими, как блюдца. Я впитывала ту новизну. Но я не испугалась. Наоборот. Помню, что при виде шато, которое отец только что купил, разволновалась, как и Джек. А когда мы приехали туда, и Джек, и я были просто поражены.
Вместе, держась за руки, мы бродили по огромному дому, рассматривая просторные комнаты, пересекая бесконечные коридоры, исследуя пыльные чердаки. Шато вызвало у нас благоговение.
В последующие годы мы прожили в шато много счастливых дней, даже несмотря на то, что Антуанетта Дилэни и Вивьен постоянно жили с нами, когда мы проводили там каникулы. Моему отцу хотелось, чтобы они жили с нами. Не могла же я, пятилетний ребенок, протестовать.
Вивьен. Что мне с ней делать?
Мэдж Хиченс предупредила меня, что она хочет взять у меня интервью для очерка о моем отце. Она, конечно, знает, что я приезжаю в Экс?ан?Прованс. Джек не в состоянии утаить это от Вивьен. Он ей все рассказывает. Он, как и отец, сделал ее своим единственным доверенным лицом. А это постоянно возвращает их в детство, в Коннектикут.
Нисколько не сомневаюсь, что она вцепится в меня, как только я окажусь у Джека. Я сыграю в ничью. Я позвоню ей и назначу свидание до того, как она успеет позвонить мне. Мне не очень?то улыбается мысль о встрече с ней, но ведь я ее хорошо знаю — она будет преследовать меня, пока я с ней не побеседую. Я могу с этим разделаться. На своей территории.
Последний раз я видела Вивьен на поминальной службе.
Она дулась на меня после нашей стычки на похоронах отца; я была на нее сердита. Все то утро она просто испытывала мое терпение, разыгрывая из себя безутешную вдовицу. Несколько лет прошло, как она развелась с Себастьяном; она успела еще раз побывать замужем и овдоветь. не вижу причин, по которым она могла бы взять на себя роль вдовы на похоронах Себастьяна, поскольку она — всего?навсего его бывшая жена.
Джек сказал, что я не права, что Вивьен горевала искренне; он напомнил, что Себастьян был ее опекуном после того, как умерла ее мать. С Джеком я тогда поссорилась тоже; потом я поняла, что мы зашли слишком далеко, и тут же все уладила.
Я решила быть сердечной и вежливой с Вивьен, когда она появится в шато. А она, несомненно, появится.
Машина еще не остановилась, а Симона, экономка Джека, и Флориан, его слуга, уже торопливо спускались по ступенькам шато.
Когда я вышла из машины, они подбежали ко мне, сияя улыбками.
— Bonjour, madame, — сказали они одновременно.
— Bonjour, Симона, Флориан, — отозвалась я, тоже улыбаясь.
Водитель вынул из багажника мой маленький чемоданчик, и при виде его Симона воскликнула:
— Мсье Лок сказал, что вы пробудете здесь только два дня. Судя по вашему багажу, это так и есть. C`est dommage, note 11 мадам Кэмпер, c`est dommage.
— В следующий раз надеюсь пробыть подольше, Симона, — ответила я, поднимаясь вслед за ней по ступенькам. Симона работает здесь пятнадцать лет, и я всегда была ее любимицей.
В холл большими шагами вошел Джек и сказал извиняющимся голосом:
— Прости, золотко. Я говорил по телефону. Париж.
Он нежно поцеловал меня, а потом, отстранив, заметил:
— Люси. Ты изменилась. — Кинув на меня оценивающий взгляд, он добавил: — Остриглась. Пополнела. Здорово!
— Спасибо, Джек, ты тоже неплохо выглядишь.
Усмехнувшись, он обнял меня за плечи и провел в маленькую гостиную рядом с библиотекой. Это уютная комната с большими креслами и удобным диваном, стоящими перед камином. На окнах — зеленые бархатные занавеси, их цвет повторяется в узоре старинного ковра на полу.
— Давай поболтаем, — сказал брат, — и выпьем. Перед ленчем. У меня есть новое вино. Необыкновенное. Ты должна его опробовать.
— С удовольствием, и скажи, дорогой, как ты поживаешь? Надеюсь, ты не очень пал духом из?за разрыва с Кэтрин?
— Вовсе нет. Скатертью дорога. — Он подошел к столику?консоли, где стоял поднос с бутылками и стаканами, и открыл бутылку вина. — Мы не подходим друг другу. Я рад, что она ушла, — в голосе его прозвучало облегчение.
Сидя в кресле, я рассматривала брата.
Как он похож на Себастьяна! На нем свитер с высоким воротником, ярко?синий, подчеркивающий цвет глаз. С шапкой густых темных волос и точеными чертами лица он просто копия отца.
Я уже было сказала ему об этом, но прикусила язык, зная, что то его оскорбит. Он терпеть не мог, когда я говорила, что он похож на Себастьяна, и во что бы то ни стало старался одеваться совершенно иначе, чем отец.
Отец всегда был одет модно, элегантно и безупречно; Джек же был полной его противоположностью, предпочитая старые свитера, поношенные рубашки, мешковатые вельветовые брюки и потертые куртки. Вечно он просил Флориана чинить все это и залатывать. Смотреть на него стыдно. Поэтому я всегда дарила ему ко дню рождения и на рождество свитера, рубашки, галстуки и куртки. Сам он, кажется, ничего никогда себе не покупал.
Джек ни в жизни не согласится со мной, но я?то знаю, что он делает это нарочно, что в желании выглядеть слегка помятым содержится некий вызов. Сравнение с Себастьяном приводит его в ярость, но сравнение это неизбежно. И спрашивать нечего, чей он сын, так они похожи.
Глядя на меня через всю комнату, Джек начал посвящать меня в подробности создания своего нового вина — как оно было заложено девять лет назад, как оказалось настоящим сокровищем среди красных вин, возможно, лучшим из вин, произведенных в его шато.
Слушая его, я начала понимать, что говоря о вине, о том, как Оливье создал его, Джек говорит более бегло более длинными фразами.
Мне вдруг стало ясно: он не напряжен и говорит о том, что ему действительно дорого. Обычно слова вырываются у Джека как?то обособленно, разорванно: эта отрывистая манера появилась у него в детстве, когда он часто заикался, и это всех нас огорчало, не только его. Видимо, поэтому он и начал говорить этакими рваными фразами. Чтобы не заикаться. По крайней мере, я пришла к такому выводу.
Джек бережно принес мне бокал с вином, потом вернулся за своим. Потом, стоя перед камином, поднял свой бокал и сказал:
— За великого человека, именуемого Люцианой.
Я посмотрела на него удивленно.
