усталые люди — остатки потерянного ранее рода.
Истощённые голодом дети покорно приникли к своим измождённым, худым матерям, унылые подростки молчали, уставившись взглядом на камни осыпи. Стариков и старух совсем не было, лишь впереди группы стояли трое усталых охотников, а перед ними лежало тело раненого человека.
Ро отдал приказания, и его сородичи подняли раненого охотника, а женщины помогли соплеменницам, взяв на руки их детей; все вошли в пещеру. Пришедших усадили как сородичей, принесли еду, никого в ней не ограничивали, а насытившиеся люди, словно оттаяв, постепенно оживлялись, и в конце концов выяснилось, что род голодал, что охотников было мало, уже давно звучали требования присоединиться к соседнему роду, но Юл и слышать не хотел об этом. Лишь когда на охоте он был ранен кабаном, присоединение стало возможным.
Жизнь в пещере пошла своим обычным чередом, пришельцы словно нисколько не смутили обыденную жизнь хозяев, только по вечерам у костра стали несколько оживлённее и шумнее стали ребячьи игры, но ничего странного в этом не было: ещё на памяти большинства людей произошло их разделение, а контакты родов были достаточно частыми. Кровные связи были настолько глубоки, что между людьми обоих родов не возникло серьёзных враждебных отношений, еды хватало, как и прежде, поскольку каждые два- три дня люди приносили мясо забитой лошади из загона с места большой охоты, достаточно много собирали женщины, кроме того, свободная охота давала некоторое количество дичи.
Оправившись и отдохнув, присоединившиеся охотники ходили вместе с остальными на охрану загона и на охоту, а выздоровевший и окрепший Ун очень привязался к Оду и ходил на охоту только с ним. Оду нравился спокойный, справедливый юноша, поэтому он охотно разрешал ему сопровождать себя. В противоположность ему Лю, один из пришедших охотников, сразу вызвал брезгливость у покровителя Уна своей угодливостью и навязчивостью; в ответ на изъявление симпатии с его стороны Од резким образом установил грань в отношениях, которую тот уже не решался переступать, хотя, видимо, не очень расстроился, найдя себе покровителя в лице Ора. К Юлу вернулось сознание, но он был ещё очень слаб и не мог участвовать в повседневных делах рода.
Возвращаясь однажды вместе с Уном с охраны загона, Од заметил в перелеске одинокую лошадь, несколько удивился этому, но решил выяснить, в чём тут дело, поскольку понимал, что лошади редко оказывались вне табуна. Приблизившись к перелеску, они увидели, что это больная жерёбая кобыла, с трудом передвигавшаяся на трёх ногах и, очевидно, смертельно мучимая жаждой, настолько ослабевшая, что даже не пыталась встать и уйти от охотников, но лишь вздыхала трудно и тяжело да слабо фыркала. Содрав кусок коры с дерева при помощи каменного топорика, Од сделал двойную складку и защемил её сверху расщеплённым сучком, в результате чего получилась конусообразная ёмкость, достаточно вместительная, в которой Ун принёс воды с речки, ещё довольно далёкой. Жажда была настолько велика, что кобыла выпила воду из туеса, который Од держал в руках, почти не обращая на него внимания, но, конечно же, не напилась, и Уну пришлось несколько раз ходить за водой, пока она не успокоилась и, казалось, задремала. Охотники сидели рядом, наблюдая за ней, Од был в раздумье, не зная, на что решиться: то ли убить лошадь, то ли попытаться сохранить её живой, сколько будет возможно, так как до загона было уже далеко, а до пещеры хоть и ближе, но там не было загона, но и оставлять её здесь без охраны было нельзя — ночью её растерзают шакалы. Убивать кобылу здесь тоже не имело смысла — уже вечерело, а им вдвоём не удалось бы перенести тушу к пещере.
Тогда он надрал коры с деревьев, из её тонких прядей свил грубую верёвку, и этой верёвкой связал ноги слабой спящей кобыле, чтобы потом насобирать хвороста, с трудом добыть огонь, развести костёр и ночевать у костра в открытой степи, изредка просыпаясь, чтобы поддержать огонь и прислушаться к ночи.
Наутро Од сделал ещё одну длинную верёвку и перевязал морду лошади двумя петлями: одной — вокруг лба и выше челюстей, другой — по переносице и челюстям, достаточно стянув последнюю, однако не настолько туго, чтобы стеснить лошадь, но чтобы лишь предупредить попытку укуса, а затем скрепил петли между собой, предотвратив их сползание, и оставшийся свободный конец отдал держать Уну; сам же развязал и передние, и задние ноги лошади. Понукаемая охотниками кобыла тяжело поднялась и, почти не сопротивляясь, побрела, с трудом переставляя ноги; сопровождая же её, немощную, Од думал о том, что слышал раньше от стариков о таких случаях, когда людям случалось приводить на поводу старых или больных лошадей, но сам никогда не был свидетелем ничего подобного.
Они затратили на дорогу втрое больше времени, чем при обычном переходе, однако благополучно добрались до места стоянки, где их оживлённо встретили сородичи, находившиеся в пещере. Все были удивлены, что удалось привести к жилью живую лошадь; а она вела себя беспокойно, поэтому люди держались всё же в отдалении. Вышли наружу и старики, кто-то из них видел раньше подобное событие, поэтому они одобрительно хлопали Ода по рукам и плечам. Оживление скоро спало, и Оду пришлось решительно пресечь намерение убить животное. Ро поддержал его, и решено было сделать небольшой загон рядом с осыпью перед пещерой, где и поместить кобылу, которую подростки должны были кормить и охранять. Те сейчас же занялись заготовлением корма, бывшего рядом в избытке, а к вечеру был готов загон, куда и поместили больную лошадь, ожеребившуюся через несколько дней.
Возвратившийся с охоты Од умилённо смотрел на крохотного жеребёнка, беспомощно лежавшего на объедках приносимого матери корма, а рядом лежала она, вконец обессилевшая, и Од вдруг беспокойно подумал, что если кобыла будет очень плоха, то придётся её забить, тогда погибнет и жеребёнок, потому что его нечем будет кормить.
Беспокойство не покидало его до тех пор, пока они в конце концов не поправились: и мать, и жеребёнок. Радости детишек по поводу рождения лошонка не было предела; и если кобыла была слаба, но всё же явно сторонилась людей, то жеребёнок, напротив, начал осторожно подходить к рукам. Тем временем были забиты последние оставшиеся в загоне лошади и пора было готовиться к большой охоте, поэтому кое-кто в роду настаивал на том, чтобы забить и жеребёнка, и кобылу, но Од самым решительным образом воспротивился этому, потребовав начать подготовку к большой охоте немедленно, но сохранить жизнь жеребёнку до тех пор, пока не будет крайней нужды. Ро договорился с соседними родами, и с утра следующего дня была назначена подготовка к охоте. Всё это время Од или Ун следили, чтобы никто не подходил к загону с оружием в руках. Наконец настал день согласования времени охоты, Ро послал Ода и ещё одного охотника с этой целью к соседям. По приходе к месту их стоянки которых, посыльные увидели возле пещеры хижину, сделанную из стволов тонких деревьев, покрытую ветками и лошадиными шкурами, где жили охотники рода в период подготовки к охоте. Перед хижиной горел костёр, а на вертеле над костром был привязан труп мужчины. После согласования срока охоты Од поинтересовался, чем вызван тот костёр перед хижиной, и ему объяснили, что был нарушен запрет на половую связь в период подготовки к охоте. Од понял, что в пещере горит второй такой же костёр с женщиной на вертеле.
Вторая охота прошла более удачно, убитых и покалеченных лошадей было в два раза больше, и, поскольку кобылы уже жеребились, погибло много молодняка, причём несколько жеребят задавили, затоптали на площадке, над обрывом.
Несмотря на то что прибыли люди отставшего рода, справиться с тем количеством мяса, которое было необходимо использовать в первую очередь, не представлялось возможным, поэтому через день начавшие разлагаться лошадиные трупы пришлось удалить на приличное расстояние, предварительно содрав с них шкуры.
Лето было в полном разгаре. Жители пещеры не бедствовали; даже присоединившиеся люди из распавшегося рода давно поправились и окрепли, забыли все горести и невзгоды, охотники всё так же занимались своим делом, Ун почти постоянно был с Одом, находя время, однако, ухаживать за жеребёнком. Мать-кобылу всё-таки пришлось забить: у неё пошла горлом кровь, но жеребёнок, к счастью, уже окреп и мог питаться зелёным кормом, и, несмотря на то что потеря материнского молока не прошла бесследно, он всё-таки перенёс это и был довольно бодр, принимая корм с рук, позволяя чесать себя и трепать за загривок. Дети толпой окружали его, когда им позволяли это, а Од запретил причинять ему боль из опасения, что он будет сторониться людей.
Юл, вождь попавшего в беду рода, выздоровел, раны его зажили, но если он поначалу держался скромно, то в последнее время становился всё агрессивнее и наглее, и Од насторожился ещё более, чувствуя нарастающую опасность. Лю, лебезивший перед Ором, старался теперь угодить и Юлу, и хотя тот
