чем смелее оперирует он средствами высшего назначения артистической профессии – средствами перевоплощения (и психологического, и физического) – тем выше его класс, тем ближе он к качеству идеального артиста – того, который ни разу не повторится в своих созданиях. Не повторяться! Это возможно лишь при наличии повышенной наблюдательности.
Например, у каждого читавшего Чехова – свое о нем впечатление. Но стоит посетить его ялтинский домик, заглянуть в неуютную спальню (жена, Ольга Леонардовна Книппер, была преимущественно женой «гастрольной», появлялась здесь наездами), ощутить одиночество гениального, тяжело больного, «смешного» писателя, прочесть посвященные ему строчки из горьковского рассказа-очерка «Люди наедине с собой» (о том, как Антон Павлович, сидя на скамеечке в своем чудесном садике-дворике, долго пытался поймать шляпой солнечный зайчик, падавший ему на ногу сквозь листву большого куста, прозванного «тещиным языком», – листочки были с шипами – и надеть этот зайчик на голову вместе со шляпой), – и прежние впечатления о Чехове-авторе меняются: начинаешь ощущать печаль или даже трагедию в его судьбе. Парадоксальность поверхностных и углубленных впечатлений создают более выпуклый образ – человека.
Или еще примеры:
Гитлер играл на скрипке, Чаплин был прекрасным боксером, а великий Чайковский – гомосексуалистом.
Такого рода парадоксы плюс детали грима, жесты, походка, манеры, темпы речи (при, конечно же, психологическом анализе и мотивировке поступков и устремлений действующего лица) помогают не повторяться при поисках решений новых ролей.
Прежде чем перейти к своим маленьким рассказам-наблюдениям, я сказал собравшимся в кают- компании нашей «Астры» (и тем, кто слушал наш вечер по корабельной трансляции):
– Перед вами предстанут сегодня те, кто дает нам, актерам, материал для создания разных человеческих характеров в ролях, нами исполняемых. Роли – это не мы, это – другие люди! Неинтересных человеков нет на земле. Если говорят: «Это неинтересный человек», не верьте, так как «неинтересный» именно этим и интересен. Он может стать основанием очень яркого актерского решения образа – «неинтересного человека». В каждом пусть даже пустячке людского поведения, подсмотренном опытным, профессиональным оком, присутствует тот таинственный художнический материал, который порой помогает артисту создать даже шедевр. Так чаще всего и бывает – пустячок: жест, интонация, мимика, движение, большой нос, маленькие уши, косинка, грубость, непосредственность, вспыльчивость, флегматичность… – и вдруг роль вырастает в сложный человеческий характер! «В сочетании низменного и возвышенного рождаются истинные произведения искусства. Шедевры рождаются из кучи дерьма!» Не помню, кому принадлежат эти слова, но моя артистическая практика убедила меня в этом.
На концертах я часто рассказывал несколько историй из чудесной книжки «Габровские уловки». В одной из новелл есть такой текст:
– Ты чего, сосед? Ты чего мерзнешь?
– Да вот, бутылку водки уронил. Разбилась. Жду, когда подмерзнет. Может, соберу по кускам.
На этом тексте я показывал, как и куда упала бутылка, после чего продолжал новеллу. И вдруг вижу, как вдоль стены к сцене в легоньком полушубочке, со старенькой шапкой-ушанкой в руках ко мне продвигается какой-то дядя. Чего ему надо? Не знаю. А он все приближается. В финале новеллы я кричу за кулисы:
– Жена! Если почувствуешь, что конец приходит, погаси лампу, чтоб керосин не горел! – И убегаю со сцены.
Тут же на мое место выскочил этот дядечка и смотрит точно туда, где должна находиться, по его разумению, разбитая бутылка с водкой, о которой я говорил. Обескураженный, посмотрев мне вслед, он поднял вверх руку и как какой-нибудь трибун, озабоченный глобальными проблемами мира, закричал на весь зал:
– Вр-р-ре-от! Вр-р-ре-от! – И показал публике, что никакой тут бутылки нет.
Мое выступление в доме отдыха. Концерт только начался, не прошло и пяти минут, как в зале встает человек и тихонечко, стараясь никого не беспокоить, пробирается к выходу. Я прекращаю выступление и прямо со сцены обращаюсь к нему:
– Чем же я вас так расстроил? Мы еще не успели толком с вами познакомиться, а вы уже покидаете меня. Объясните!
Человек поворачивается ко мне. Вижу доброе лицо, смущенную улыбку. Оказалось – украинец.
– Та не-а. Я нияких претензий к вам не маю. Мэнэ бабы выбманулы.
– А что такое?
– Да воны мне казалы, шо вы художественный свист! А вы, оказывается, не художественный свист. Извините.
Но все-таки я его уговорил остаться. Он остался. И потом, кажется, хлопал активнее всех!
На моем концерте в Новосибирске в зале раздались какие-то выкрики. Словом, мне нахамили. Я остановил выступление:
– Как вам не стыдно? Я ведь у вас в гостях. Вот были бы вы у меня в гостях, я бы предложил вам чаю, уложил бы на раскладушке спать, показал бы Москву, а вы?
Голоса стихли, я закончил первое отделение. В антракте ко мне за кулисы пришел капитан милиции. Да, я еще на те выкрики сказал, что так ведут себя только невоспитанные люди, что тот, кто кричал, – некультурный человек…
Милиционер мне говорит:
– Знаете, вы зря разговаривали с теми людьми. Надо было не обращать внимания. Это шпана наша местная. Они могут Бог знает что сделать после.
Я с капитаном не согласился:
– Если бы я был виноват, они могли что-то сделать со мной. Но когда человек совершает неправильный поступок и сам это понимает, даже в блатном мире, он не будет мстить. Во время войны я командовал «беломорканальниками», бывшими уголовниками: совесть и у них срабатывала. Они не будут мстить за то, что неправильно себя повели. Уверяю вас.
– Смотрите. Но я вам все-таки оставлю дежурного на мотоцикле. На всякий случай.
Второе отделение концерта прошло нормально. Все закончилось. Выхожу на улицу и вижу метрах в пятидесяти от служебного входа стоит компания – человек около десяти. Почему-то сразу догадался, что это те люди. Иду прямо к ним.
– Ну что, не стыдно вам так принимать гостя?
От компании отделяется здоровенный «лбина», наверное, их предводитель, останавливается передо мной:
– Прости, отец. Немножко выпили, извини. Не обижайся. Ты когда уезжаешь?
– Через четыре дня.
– Ну, где ты живешь, мы знаем.
– А зачем вам?
– Да, неважно… Не обижайся. Извини.
В день отъезда они пришли ко мне в номер прощаться и принесли пятнадцать бутылок портвейна.
Среди провожавших на вокзале был тот самый капитан милиции и, узнав о трогательных проводах, смеясь сказал:
– Вы за один свой приезд провели большую воспитательную работу. Я здесь шестой год, но чтобы меня шпана угостила, о таком и мечтать не мог. Вы прямо – Макаренко!
Гастроли в Запорожье. Со мной делится впечатлениями от просмотренных спектаклей мой новый знакомый, компаньон по рыбалке.
– Скажи, пожалуйста, кто написал «На всякого мудреца довольно простоты»? Я вчера смотрел.
