была упразднена. В 1724 году ее приписали к белевскому Спасо-Преображенскому монастырю: братию, состоявшую из 12 человек, перевели в Белев, куда перевезли и разобранные монастырские ограды, кельи и скотный двор. Оптинский храм был превращен в приходскую церковь, а для служения в ней был оставлен «белый поп» Федор с дьячком.
Через два года по указу императрицы Екатерины I Оптина пустынь была восстановлена, но имущество ее было возвращено не сразу и то лишь благодаря официальному вмешательству.
Конец XVIII века явился временем полного упадка и оскудения обители, хотя на пожертвования был отстроен новый каменный Введенский храм. В эти годы число братии не только не превосходило положенного по штату семи, но и постоянно было меньше его. Случалось, что настоятель монастыря был и единственным в нем монахом. Жизнь Оптиной едва тлела, но Бог не дал ей совсем погаснуть, потому что судил монастырю великое служение уже в недалеком будущем. Как объяснить подобные исторические судьбы — одному Богу известно…
Возрождением своим пустынь обязана знаменитому митрополиту Московскому Платону, который, посетив ее в 1796 году, «признал место сие для пустынножительства весьма удобным, почему и решился оное тут учредить, по образу Песношского монастыря». Митрополит Платон обратился к настоятелю этого монастыря с просьбой дать для этой цели способного человека. Таковым был признан иеромонах Авраамий.
Прибыв в Оптину, о. Авраамий нашел ее в немыслимом запустении. «Не было полотенца рук обтирать служащему, — рассказывал он впоследствии, — а помочь горю и скудости было нечем: я плакал да молился, молился да плакал». Через два месяца он отправился обратно в Песношский монастырь и просил настоятеля «снять с него бремя не по силам». Но тот утешил о. Авраамия и повез по знакомым помещикам, которые снабдили его необходимым на первое время. Вернувшись, настоятель собрал братию и сказал: «Отцы и братия! Кто из вас пожелает ехать с о. Авраамием для устроения вверенной ему обители, я не только не препятствую, но и с любовью благословляю на сие благое дело».
Некоторые из монахов приняли благословение и поехали с о. Авраамием в Оптину пустынь. Бог знает каких трудов стоило им возрождение захудалого монастыря, но только после 20-летнего настоятельства о. Авраамия порядок в нем установился верный и твердый.
Однако расцветом своим и славой Оптина пустынь обязана другому настоятелю — архимандриту Моисею (Путилову), принявшему свою должность в 1825 году. При нем материальное благосостояние монастыря удивительным образом увеличилось и окрепло.
О. Моисей действовал, казалось, вопреки здравому смыслу. Привез, например, разорившийся торговец продавать негодную сбрую. Настоятель купил. Эконом спрашивает: «Все гнилье, на что вы это купили?» — «Эко, ты, брат, какой, ведь продавал человек бедный, у него пятеро детей, ему все равно и так надобно помочь!» И таких случаев было множество.
Не отказывая бедным в помощи, питая бесплатно многих странников в гостинице и в трапезной, когда монастырь сам нуждался в средствах, о. Моисей предпринимал все новые и новые постройки с единственной целью: прокормить бедное окрестное население.
Таким образом он построил огромную каменную ограду вокруг монастыря, который стал похож на мощный кремль. Говорили: «Ничего нет, хлеба даже у братии нет, а он этакую огромную постройку ведет — несколько домов каменных можно из такой ограды выстроить».
Потихоньку и выстроились семь новых братских корпусов, трапезная, библиотека, два конных двора, заводы кирпичный и черепичный, мельница близ монастыря и кладбищенская церковь. В старой трапезной была устроена церковь во имя преподобной Марии Египетской, а главный соборный храм Введения принял современный вид, получив два новых придела. Кроме того, были разведены обширные огороды и фруктовые сады.
Козельская Введенская Оптина пустынь всего за четверть века приобрела широкую известность среди сотен русских монастырей. Поток пожертвований хлынул от тех богомольцев, которых привлекала святая обитель с ее особым духом, напоминающим времена древнего подвижничества.
О. Моисей ко времени своего настоятельства в Оптиной был монахом высочайшей духовной жизни и про иноческие подвиги знал не понаслышке. Не случайно он еще в молодые годы попал в Москве к прозорливой старице Досифее[1], которая направила его в Саровский монастырь, и там о. Моисей беседовал и принимал духовные наставления от великого старца преподобного Серафима Саровского. После этого около 20 лет прожил он пустынником в Рославльских лесах наподобие древних египетских отцов, проводя 6 дней в одиночестве, а в воскресный день сходясь с другими старцами для совместной молитвы. Именно в эту пору о. Моисей встретил выдающегося подвижника, постника и молитвенника о. Льва. Встреча эта была промыслительна для дальнейшей судьбы Оптиной пустыни. Когда о. Моисей стал настоятелем обители, то пригласил туда о. Льва, тем самым положив начало оптинскому старчеству.
Поистине Оптина приобрела Божье благословение, сделалась исключительной среди прочих монастырей. По образному выражению современников, пустынь Оптинская явилась как бы чашей, куда сливалось драгоценное духовное вино, пить которое и при этом веселиться духом довелось не одному поколению православных христиан, жаждущих правды.
Сердцем Оптиной пустыни, местом, где бился пульс ее жизни, откуда исходила благодатная сила старчества, был знаменитый Оптинский скит. Так повелось, что именно там, среди монахов, предпочитавших более строгую, уединенную жизнь, в полукилометре от самого монастыря, селились и старцы.
О. Лев почитается первым старцем оптинским. Но справедливости ради наравне с ним должно назвать и настоятеля монастыря о. Моисея. Дело в том, что о духовных дарах о. Моисея — прозорливости, рассудительности — знали только близкие, дальние же предполагали в нем обычного монаха, облеченного высоким саном архимандрита и направившего свою энергию на монастырское строительство. Оба — о. Моисей и о. Лев прошли одинаковый духовный путь. Между этими строгими подвижниками было глубокое взаимопонимание и полное единодушие, что может быть только между людьми одинакового духовного разума и уровня. Но так случилось, что к о. Моисею народная тропа еще не была протоптана, возможно, из-за его обремененности настоятельской должностью. А вот к о. Льву уже началось настоящее паломничество.
О. Лев (в миру Лев Данилович Наголкин) родился в 1768 году в Орловской губернии. В молодости он занимался торговым делом и, будучи купеческим приказчиком, объездил много городов и сел, общаясь с людьми разных званий и состояний. Одаренный от Бога прекрасной памятью, любознательностью и сообразительностью, он, еще живя в миру, приобрел глубокое знание людей и опытность. Лев Данилович был большого роста, величественный, обладавший баснословной силой, так что мог поднимать мешки до двенадцати пудов. Случилось однажды, что он один проезжал по глухой лесной дороге и на него напал волк. Вскочив в сани, зверь вырвал из ноги молодого приказчика кусок мяса. Не растерявшись, сильный юноша засунул ему в глотку кулак, а другой рукой сдавил горло. Обессиленный волк упал с воза. После этого случая о. Лев прихрамывал всю жизнь.
Двадцати восьми лет Лев Наголкин оставил многопопечительную жизнь в миру и пошел в послушники Оптиной пустыни. Через два года, повинуясь неудержимому желанию в совершенстве обучиться духовной жизни, он перешел в пустынную Белобережскую обитель, в которой настоятелем был старец высокой духовной жизни Василий (Кишкин), который долгое время жил на святой горе Афон в Греции. Здесь послушник Лев принял иноческий постриг с именем Леонид. Он отличался таким смирением и человеколюбием, что братия Белобережского монастыря при открывшейся вакансии единогласно избрала его своим настоятелем. Но не по сердцу была о. Леониду многозаботливая настоятельская должность, и в скором времени — в 1808 году, сложив с себя настоятельство, он поселился в уединенной келье в глухом лесу вместе с двумя другими подвижниками. Так жили они около трех лет в пустынном безмолвии, в постоянных трудах, посте и богомыслии. Здесь о. Леонид принял схиму с именем Лев.
О высокой духовной жизни трех подвижников прознали люди, которые стали тысячами стекаться к дверям их кельи за благословением, молитвенной помощью и духовным советом. Тяготясь разраставшейся молвой, старцы — не годами, но мудростью (о. Льву было около сорока лет) — переселились на Валаам. Как говорил про них местный юродивый, «торговали здесь хорошо». Под этим иносказанием следовало
