богохульства и отлучила Толстого от общения с собой (в 1901 г. —
Вот и сам ответ графа А. Н. Толстого на определение Синода от 20–22 февраля 1901 года: «То, что я отрекся от Церкви, называющей себя Православной, это совершенно справедливо».
«Горе Льву Толстому, умирающему в грехе неверия и богохульства. Смерть грешника будет люта, — предсказывал святой старец Иоанн Кронштадтский и прозорливо добавлял: — Но, конечно, это скроют родные».
Последние дни писателя Толстого были связаны с Оптиной. Всего же он был в обители четыре раза.
Первая поездка состоялась в 1877 году вместе с Н. Н. Страховым. Это был тот краткий период в жизни Толстого, когда он пытался примкнуть к «вере народной». Поездка не принесла ему никакой духовной пользы, как и паломничество в Киев. В Оптиной ему понравился не великий старец Амвросий, а его келейник Пимен, который спал во время разговора со старцем. Страхов в письме к Толстому сообщил о благоприятном впечатлении, которое произвел писатель в монастыре.
Три года спустя, когда Толстой уже вступил на путь собственного богоискательства, он отправился пешком со своим слугой С. Арбузовым в Оптину пустынь. «У старца Амвросия был и граф Лев Николаевич Толстой, — записано в летописи Оптиной. — Пришел он в Оптину пешком, в крестьянской одежде, в лаптях и с котомкой за плечами. Впрочем, скоро открылось его графское достоинство. Пришел он что-то купить в монастырскую лавку и начал при всех раскрывать свой туго набитый деньгами кошелек, а потому вскоре узнали, кто он таков. Он остановился в простонародной гостинице… Когда Толстой был у старца Амвросия, то указал ему на свою крестьянскую одежду. «Да что из этого?» — воскликнул старец с улыбкой».
Толстой в эти годы начал выступать как моралист-учитель, взялся руководить душами других, «старчествовать». И коли народ не признал его за старца, то ему пришлось дать знамение народу, переодевшись в крестьянскую одежду. За этот «вызов аристократам» большевики особенно уважали Толстого.
В одно из посещений Оптиной (скорее всего, во второе) у Толстого произошло столкновение с о. Амвросием. Как полагают, Толстой развил старцу свои «духовные открытия» и получил должный отпор.
Третья поездка состоялась спустя еще девять лет. Толстой посетил Оптину, когда ездил с дочерью навестить в Шамординской обители монашествующую там сестру Марию Николаевну. Это было за год до смерти старца Амвросия. Войдя к нему, Толстой принял благословение и поцеловал его руку, а выходя, поцеловал его в щеку, чтобы избежать благословения после трудного, острого разговора. Старец был в полном изнеможении и еле дышал. «Он крайне горд», — сказал преподобный вослед писателю.
С этого времени у Толстого возникла сильная неприязнь к о. Амвросию, которая не оставляла его до конца дней. В разговоре с А. Б. Гольденвейзером незадолго до своей смерти Толстой отзывался как о равнозначных личностях — о старце Амвросии и о расстриженном священнике Григории Петрове: «Популярность опасная вещь: в ней опасность потому, что она мешает человеку просто смотреть на людей с христианской точки зрения». В глазах Толстого старец Амвросий был человеком, повредившимся от большой популярности. Как раз именно в этом о. Амвросий и обличал самого Толстого.
Такого подвижника, повредившегося от большой популярности, Толстой вывел в своей повести «Отец Сергий», за которую он принялся в 1890 году после возвращения из Оптиной. Игумен монастыря, куда поступил герой Толстого о. Сергий, был учеником «известного старца Макария, ученика Леонида (в схиме Льва. —
Но не в учителях-старцах причина духовной катастрофы о. Сергия, закончившего свой путь плотским падением, а в необычайной гордости самого о. Сергия, в миру князя Касатского, который с юности добивался первенства во всем: в науках, в игре в шахматы, в разговоре по-французски и т. п. Этот дух первенства — дух гордыни он принес и в монастырь. «Поступая в монастырь, он показывал, что презирает все то, что казалось столь важным другим и ему самому в то время, как он служил, и становился на такую высоту, с которой он мог сверху вниз смотреть на тех людей, которым он прежде завидовал». Святоотеческая мудрость может прокомментировать подобное состояние монаха словами святого Иоанна Лествичника: «Гордый монах не имеет нужды в бесе: он сам сделался для себя бесом и супостатом».
Когда о. Сергий начал «старчествовать», то думал, что «он светильник горящий», «он тяготился посетителями и уставал от них, но в глубине души он радовался им, радовался тем восхвалениям, которые окружали его…» Возможно ли представить, чтобы любвеобильные смиреннейшие оптинские святые старцы имели внутри себя подобный вулкан тщеславия!..
Святой Симеон Новый Богослов объясняет истинную цену лжестарцев, подобных о. Сергию Толстого. Таковой, «взяв на себя труд, награды лишается потому, что обкрадывается тщеславием, не понимая этого. Мнит о себе, что он внимателен, и весьма часто от гордости презирает других и их осуждает, и поставляет себя достойным, согласно своему воображению, быть пастырем овец и путеводит их, и уподобляется слепцу, покушающемуся водить других».
Состояние о. Сергия в терминах аскетики называется «прелестью» (прельщенностью), которая не только не наследует благодатных даров старчества, дара рассуждения, прозорливости, но и опасна для души и самой жизни человека.
Карикатуры на о. Амвросия не получилось, лишь обнаружилось состояние гордой души самого Толстого, ибо «от избытка сердца говорят уста».
Толстой встречался со старцами, видел проявление их благодатных даров и свойств, но решил объяснить все это естественным способом. То же самое он проделал с Евангелием, составив собственное, толстовское, исключив из него все сверхъестественное, свойственное Сыну Божию. Вступив же на этот путь, не мог не пойти дальше, отрицая чудеса Иисуса, Святую Троицу, воплощение, искупительные страдания и воскресение Христа, Его второе пришествие, будущий Страшный суд и воскресение мертвых. С таким багажом знаний и веры он начал создавать новую, превосходнейшую религию, которая должна осчастливить человечество, — толстовство, прельстившее множество несозревших умов и гордых сердец.
В конце концов, не создав ничего, писатель, как и его герой о. Сергий, почувствовал тягу к бегству: он уже приготовил мужицкую рубаху, портки, кафтан и шапку, продумывая, как оденется, острижет волосы и уйдет.
«28 октября 1910 года, — рассказывает М. В. Лодыженский, — совершается нечто неожиданное для всех нас. Толстой бежит из дома и бежит не к толстовцам, а к своей сестре, монахине, имея цель близ нее
