Лазарь Муромский, Сергий Нуромский, архиепископ Дионисий Свято горец; преподобные Кассиан Угличский, Иннокентий Комельский (греки); преподобные Савва Крыпецкий, Пахомий Радовицкий (сербы); преподобные Савва Вишерский и Нил Сорский, основатель скитского общежития для совершенных безмолвников; Дионисий Глушицкий, Григорий Пельшемский и Корнилий Комельский. Жившие в безлюдных местах, они были светом миру.
Великим старцем явился и преподобный Сергий Радонежский, «игумен земли Русской», благословивший святого князя Дмитрия Донского на Куликовскую битву и прозорливо сказавший: «Победиши враги твоя». Не менее сорока учеников преподобного стали устроителями новых обителей, где возникло старчество.
Не всякое место на Руси процветало старчеством, но русские северные земли им славились. В пределах Вологодских и Белозерских старчествовали преподобные Павел Обнорский, Сергий Нуромский и Сильвестр Обнорский, Кирилл Белозерский.
В XV веке жил знаменитый святой Иосиф Волоцкий, игумен-старец, наставлявший уже не только монастырскую братию, но и благочестивых мирян.
Так случилось, что постепенно в монастырях стали забывать «внутреннее монашеское делание» — подвиг, заповеданный святыми отцами православного Востока, состоявший в очищении сердца от страстей с помощью непрестанной умно-сердечной молитвы[3]. Поколебалось старчество: только очистивший себя от собственных страстей мог руководить другими. Наступило время внешних подвигов — время железных цепей и пудовых вериг.
Петровские и послепетровские реформы стали трагическим испытанием для старчества. В течение 150 лет монашество подвергалось преследованию со стороны правительства. Обескровленное и обездоленное иночество перестало быть идеалом общества, как это было в Древней Руси, оно являло теперь скорее картину распада: монашествующие бродяжничали, настоятели смотрели на свою должность как на источник дохода. Это был век Просвещения… Высшие слои русского общества увлекались идеями, принесенными с Запада. Среди простонародья распространились всевозможные секты. Духовность искали где угодно, только не в монастырях. Старчество в подавляющем большинстве уцелевших обителей и пустыней почти забылось.
В середине XVIII века вдруг пахнуло весной… Появился человек, который силой своего слова и примера, своей энергии и влияния ввел старчество в жизнь монастырей. Это был молдавский архимандрит Паисий Величковский.
Совсем юношей он ушел из Киевской духовной академии, где учился, странствовал, дошел до святой горы Афонской. Монах Паисий стал устроителем монастырей на Афоне и в Молдавии, в которых восстанавливал лучшие заветы византийского монашества. Этому предшествовала кропотливая и трудная работа. На Афоне Паисий начал собирать и проверять славянские переводы аскетических литературных памятников.
После переселения в Молдавию переводческая работа старца Паисия стала планомерной, особенно в Нямецком монастыре. Здесь он собрал большой кружок писцов и переводчиков, посылая их учиться греческому даже в Бухарест. Известное теперь каждому благочестивому христианину Добротолюбие — сборник основных святоотеческих аскетических трудов переведен преподобным Паисием Величковским и издан митрополитом С.-Петербургским Гавриилом. Издание словено-русского Добротолюбия было не только событием в истории русского монашества, но и в истории русской культуры вообще. Это был сдвиг и толчок…
Множество учеников собралось около Паисия в Нямецком монастыре, ставшем большим литературным центром и очагом богословско-аскетического просвещения. Старец примером собственным, проверенным многовековым опытом святых отцов, научал монахов забытой умно-сердечной молитве. Дверь его кельи не затворялась с раннего утра до девяти часов вечера, любой имел к нему свободный доступ. В основу иноческого жития и духовного союза старца-ученика великий Паисий вернул ставшее будто бы необязательным послушание, без которого, как он говорил, «никак невозможно служить Богу».
Ученики преподобного Паисия Величковского, «собрав мед его наставлений», научившись подвигам монашеским и внутреннему деланию непрестанной умной молитвы, возвращались из Молдавии в Россию, передавая приобретенное духовное сокровище другим ищущим спасения: одни — будучи начальниками обителей, другие — находясь среди братии.
Оптина пустынь явилась преемницей духовного наследия преподобного Паисия Величковского. Здесь соединились многочисленные нити духовного влияния старца Паисия через его различных учеников, среди которых долгое время были преподобные о. Моисей, настоятель Оптиной, и его брат, о. Анатолий, о котором речь впереди, и о. Лев, о котором уже рассказывалось ранее.
Все оптинские старцы (которых насчитывается 14) шли путем духовного трезвения и умно-сердечной молитвы, совершаемой в смирении и покаянном чувстве. И как усердные и смиренные труженики все они получили от Бога величайшие духовные дарования — прозорливость, рассуждение (различение духов) и чудотворение.
Скитоначальник преподобный Антоний с братом своим настоятелем преподобным Моисеем и преподобные старцы Лев и Макарий в одно и то же время управляли и руководили всей внешней и внутренней жизнью Оптиной пустыни. Это были четыре духовных столпа, на которых созидалась и упрочивалась духовная жизнь оптинского братства. Все эти поистине святые мужи имели совершенно различные характеры, но жили в таком мире и искренней любви, что каждый за другого готов был отдать душу. Даже взглядом боялись оскорбить друг друга и испрашивали прощения при малейшем недовольстве.
Столетний период старчества в Оптиной отличался преемственностью, все последующие старцы «взращивались» в самой обители, будучи или учениками, или же келейниками маститых старцев.
Назвав первых четырех старцев столпами, заметим, что и среди них тоже существовала преемственность. Макарий был учеником старца Льва, а Антоний — старца и настоятеля Моисея.
Расскажем сначала об Антонии. Он родился в благочестивой семье Путиловых из Ярославской губернии. Их было три брата: Моисей, игумен Опти-ной пустыни; Исайя, игумен Саровской пустыни, и Антоний, игумен Малоярославецкого Николаевского монастыря. Все трое были монахами и великими подвижниками христианского духа, а двое — о. Моисей и о. Антоний — причислены к святым в лике преподобных.
С юных лет о. Антоний, подобно старшим братьям, стремился к монашеству. При нашествии французов в 1812 году 17-летним юношей он оказался в Москве и попал в плен, из которого чуть живой спасся. После многих мытарств он наконец присоединился к о. Моисею, жившему в то время пустынником в Рославльских лесах. Здесь молодой человек научился истинному смирению, подвижничеству и послушанию. Будучи еще послушником, о. Антоний занимался перепиской святоотеческих книг и помогал брату в составлении рукописных сборников, содержащих изложение правил христианской жизни. Он вставал раньше всех, ночью, ибо имел послушание будильщика. Кроме того, рубил дрова и приносил их в кельи пустынников; на его попечении был и огород. При таких трудах не пропускал он общих молитвословий и келейного молитвенного правила с поклонами. Все это совершалось с необыкновенным усердием при самой скудной постной пище, едва утолявшей голод.
Так продолжалось четыре года, по прошествии которых послушник был пострижен в монахи с именем Антония.
Вскоре по благословению митрополита Киевского Филарета о. Моисей с Антонием и еще двумя преданными монахами навсегда оставили Рославльские леса и переселились в Оптину.
О. Моисей стал настоятелем обители и принялся за устройство «святая святых» Оптиной — ее скита. Оба брата трудились на его строительстве. О. Антоний наравне с наемными рабочими вырубал вековые сосны и выкорчевывал огромные пни. Из срубленного леса построили первую небольшую келью, соорудили скитскую церковь во имя Иоанна Предтечи, потом стали строить и корпуса для братии.
В 1825 году тридцатилетний о. Антоний, несмотря на то что был еще только в сане иеродиакона (монаха-дьякона), сделался первым скитоначальником Оптиной пустыни.
В скитском братстве не знавали такого смиренного послушника, как молодой скитоначальник о. Антоний, который не делал ни малейшего распоряжения без благословения своего старца и брата о.
