том же 1920 году, встретило решительное сопротивление, а затем Мустафа Кемаль обратил греков в бегство. 13 сентября 1922 года был взят Измир, почти полностью уничтоженный грандиозным пожаром, а 11 октября подписано перемирие, согласно которому лишь статус Стамбула подлежал дальнейшему обсуждению за столом переговоров.
1 ноября 1922 года Великое национальное собрание приняло закон, отделявший султанат от халифата, а вскоре султану Вахидеддину сообщили, что его должность упразднена. Халифом формально объявили принца Абдул-Меджида, однако через два года, после провозглашения республики и переноса столицы в Анкару, был упразднен и халифат.
В 1896 году Эдмондо де Амичис спустился к новому стальному Галатскому мосту, туда, где сегодня турецкие ресторанчики завлекают вас рыбными блюдами, а над головой грохочет поток автомобилей. Туристы заглядывают в баки с рыбой. Юный гарсон, рассеянно глядя в сторону одного из величайших водных путей мира, разрезает новый лимон. Время от времени под мостом вверх по Золотому Рогу проплывает, пыхтя, какой-нибудь буксир или траулер.
Стоя здесь в 1896 году, де Амичис «наблюдал, как весь Константинополь прошел мимо за час».
Женщина-мусульманка с закрытым лицом, гречанка с длинными развевающимися волосами, увенчанными маленькой красной шляпкой, мальтийка в черной фалетте, еврейка в традиционном костюме своего древнего народа, негритянка, закутанная в пеструю каирскую шаль, армянка из Трапезунда, вся в черном — кладбищенский призрак… Затем — сириец в длинном византийском долимане, голова повязана расшитым золотом платком; болгарин в отороченной мехом шапке; грузин в кожаной шапке и в рубахе, схваченной металлическим поясом; грек с эгейских островов, весь в галунах, серебряных кисточках и сияющих пуговицах… Иногда кажется, что толпа несколько поредела — но она тут же накатывает новыми разноцветными волнами с белыми барашками тюрбанов, среди которых можно порой заметить цилиндр, или зонтик, или какую-нибудь европейскую леди, несомую этим мусульманским потоком. Здесь увидишь кожу любого оттенка, от молочно-белой у албанца до угольно-черной у раба из Центральной Африки и иссиня-черной у уроженца Дарфура… Вы пытаетесь получше разглядеть узор, вытатуированный на чьей- нибудь руке, а проводник тем временем обращает ваше внимание на серба, черногорца, влаха, украинского казака, египтянина, тунисца… Наметанный глаз может отличить в этом людском море характерные черты и костюмы Карамании и Анатолии, Кипра и Кандии, Дамаска и Иерусалима, друзов, курдов, маронитов, хорватов… Здесь нет и двух человек, одетых одинаково. Одни укутаны с головы до пят, другие разряжены как дикари: нижние рубашки полосатые или пестрые, словно костюм арлекина, пояса увешаны оружием; мамлюкские штаны, бриджи, туники, тоги, длинные плащи, подметающие землю, шапки, отороченные горностаем, жилеты, расшитые золотом, монашеские хламиды; мужчины, одетые как женщины, женщины, выглядящие как мужчины, и крестьяне с горделивой поступью принцев…
Великолепная пестрота Леванта была неотделима от образа Османской империи — но века хранимого ею мира и разнообразия ушли в прошлое. 4 ноября 1922 года последний султан принял у своих министров печати, служившие верой и правдой шесть сотен лет, а потом, испуганный и оставленный всеми, попросил британские оккупационные власти обеспечить ему безопасный выезд из Стамбула. Он умер в Сан-Ремо 15 мая 1926 года и был похоронен в Дамаске. Последний халиф умер 24 августа 1944 года в Париже и был похоронен в Медине.
ЭПИЛОГ
Сотни лет бродячие собаки бегали по улицам, дрались, дремали на солнышке, заставляя прохожих осторожно переступать через себя или лезть в сточную канаву, чтобы их обойти. Каждый путешественник, начиная с делла Балле, слышал, как они по ночам воют на берегу Перы. Османы считали собак нечистыми животными, однако признавали за ними место в божественном устройстве вселенной и мирились с их повадками. Мясники столетиями продавали благочестивым людям потроха для раздачи собакам, и ощенившаяся сука могла рассчитывать на обед из объедков даже в самых бедных кварталах города. Турки, бывало, включали в завещания распоряжение потратить небольшую сумму на кормежку бездомных собак, а вот греки и армяне нередко украдкой угощали их отравленным мясом.
Собаки поддерживали в османских городах относительную чистоту, превращая пищевые отходы в помет, который собирали дубильщики для нужд своего нездорового и скрытого от чужих глаз ремесла. Байрон утверждал, что своими глазами видел, как две собаки рвут на части мертвое тело под стенами Топкапы; в Бурсе же, этом городе утонченных манер, они уступали роль санитаров шакалам, пробирающимся на улицы по ночам. Торнтон (и не он один) отмечал, что константинопольские собаки, как и сами константинопольцы, весьма привязаны к своему кварталу и никогда не пересекают определенную границу, даже когда преследуют прохожего — «они провожают его до конца своих владений и передают соседней стае». Есть основания полагать, что в конце XIX века только в одном Стамбуле жило 150 тысяч собак: по одной на восемь горожан. Однако они не были привязаны к людям — только к нескольким улицам, которые считали своим домом.
Время от времени мирное течение их жизни нарушали внезапные потрясения. Насух-паша, великий визирь Ахмеда I, «по неведомой причине» приказал перевезти всех собак в Азию на лодках. После потери Буды султанских гончих выгнали на улицы Константинополя, поскольку султан хотел убедить подданных, что покончил с праздностью и охотами. Судьба этих аристократов собачьего рода была тесно связана с судьбой их хозяев-янычар, и наоборот: название, которое великий визирь Алемдар-паша, реформатор, дал в 1807 году своему новому войску, переводится как «вожатые собак». За пределами городских стен собаки, разумеется, работали: взять хотя бы венгерских кондоров или огромных карпатских овчарок. Македонские овчарки, несомненно, были потомками зверюг, растерзавших Еврипида в Пелле, а албанские собаки не признавали над собой ничьей власти и следовали, казалось, тем же суровым горским законам, что и их хозяева. «Первым делом, — рассказывал Дж. Ф. Фрезер о том, как на него напали вблизи Охрида две огромные овчарки, — я вспомнил совет, который дал мне британский консул: „Никогда не стреляйте в собаку, принадлежащую албанскому пастуху, если вы не готовы тут же пристрелить и ее хозяина, прежде чем он пристрелит вас“.»
Городские собаки, обитатели Салоник или Стамбула, были настоящими шавками — хитрыми, ленивыми, живучими, блохастыми и покрытыми боевыми шрамами. Эдварду Лиру они не понравились. «Это отвратительные создания, похожие на старых шелудивых волков. Если бы я хоть на один день стал султаном, я первым делом приказал бы наполнить десять лодок отрубленными собачьими головами!» До самой Крымской войны (ставшей воротами, через которые в османский мир вошел Запад, жадный до концессий, заполонивший постоялые дворы, презрительно смеющийся над невежеством и предрассудками и дающий в долг огромные деньги) османские уличные собаки сохраняли древнюю чистоту своей крови и в любом городе империи выглядели одинаково. Должно быть, в душе они были кочевниками. Легенда гласит, что они вошли в Константинополь вместе с турками в 1453 году, и их поведение во все последующие годы подтверждает слова Элиота о том, что, когда кочевник останавливается на привал, он жаждет отдыха, а не плясок. Размером они были примерно с колли, свирепые на вид, цвета рыжевато-коричневого, хвосты пушистые, уши заостренные. (После Крымской войны, приведшей в столицу множество иностранцев всех мастей, внешний облик стамбульских собак немного изменился.) Подобно солдатам на побывке, они вели вольготную жизнь, днем посапывая на солнышке, а ночью воя на луну.
Похоже, кусались они крайне редко — хотя когда один английский джентльмен, восхищенный их смышленостью, забрал нескольких щенков в Лондон, они выросли агрессивными и их пришлось пристрелить. В своей же стране они соблюдали правила приличия и никогда не пытались проникнуть в магазины или рестораны, предпочитая терпеливо ждать, лежа на солнышке, пока какая-нибудь добрая душа не даст им что-нибудь поесть. Когда один привезенный из Англии терьер сбежал на улицу из отеля, в котором жила его хозяйка, местные собаки взяли над ним шефство и даже отбили его у соседней стаи,
