— Не бойся, я не буду играть с твоей pota, иначе тебе захочется помочиться.
Красавица вздрогнула всем телом, глаза ее широко открылись, и она взорвалась:
— Amordei![42]
Илария вывернулась из-под моей руки и откатилась в сторону. Затем встала на колени в дальнем конце кровати и уставилась на меня так, словно я был насекомым, которое только что вылезло из щели в полу. После минутного колебания она требовательно поинтересовалась:
—
И я, почувствовав себя самым настоящим ослом, пробубнил:
— Одна портовая девчонка.
— Dio v’agiuta[44]! — вздохнула Илария. — Лучше бы это была коза. Она снова улеглась, теперь на бок, подперев голову рукой, чтобы разглядывать меня.
— Теперь мне действительно стало любопытно, — сказала она. — Поскольку я не… извини за любопытство… что ты делаешь после этого?
— Ну, — ответил я, расстроенный. — Я кладу мою… ты знаешь, мою свечку. В твою uh. И двигаю ею. Туда-сюда. Ну вот и все. — Воцарилась гнетущая тишина, пока я, смущаясь, наконец не произнес: — Что, разве не правильно?
— Неужели ты и правда полагаешь, что это все? Мелодия на одной струне?
Она в изумлении покачала головой. Совершенно несчастный, я принялся собираться.
— Нет, не уходи. Не двигайся. Оставайся на месте и позволь мне научить тебя как следует. Итак, начнем с…
Помню, меня приятно поразило, что научиться заниматься любовью — это все равно что научиться музыке и что «начнем с…» означает, что обоим игрокам следует начать совсем не с главных своих инструментов, но вместо этого надо использовать губы, веки и ушные раковины. Оказалось, что музыка может доставить наслаждение даже в самом pianissimo[45] начале. Музыка зазвучала оживленным crescendo[46], когда Илария представила в качестве инструментов свои полные груди с торчащими сосками и принялась дразнить и уговаривать меня использовать язык вместо пальцев, чтобы извлечь из них ноты. При этом pizzicato[47] она подала голос и запела под музыку.
А во время короткого перерыва между этими напевами она сообщила мне шепотом:
— Сейчас ты слышал гимн женского монастыря.
Я также узнал, что женщины действительно обладают такой вещью, как lumaghetta, о которой я ранее слышал, и что оба значения этого слова верны. Lumaghetta действительно напоминает собой маленькую улитку. Однако по своим функциям она больше похожа на ключ, при помощи которого настраивают лютню. Когда Илария показала мне, сперва сама, как искусно и нежно манипулировать lumaghetta, я заставил ее мурлыкать, звучать и звенеть от наслаждения, как настоящую лютню. Донна Илария научила меня и другим вещам — в том числе и тому, что она сама не могла с собой проделать. Я никогда даже не мог вообразить себе ничего подобного. В какой-то момент я покручивал пальцами, словно это были лады виолы, а затем пользовался своими губами на манер игры на dulzaina[48], после этого шел в ход язык, который я использовал подобно флейтисту, дующему в свой инструмент.
Это продолжалось до тех пор, пока не наступил полуденный дивертисмент и моя дама не намекнула, что пора уже вступать нашим главным инструментам. Тут мы заиграли в унисон, и музыка поднялась до crescendo невероятной кульминации tutti fortissimi[49]. Затем мы возвращались к пику наслаждений снова и снова, и это продолжалось большую часть дня. После этого мы сыграли несколько coda[50], причем каждый был чуть менее diminuendo[51], пока оба не изнемогли наконец от музыки. Мы спокойно лежали друг рядом с другом, наслаждаясь слабеющим tremolo[52] последних оваций: хлоп… хлоп… хлоп…
Когда прошло какое-то время, я решил галантно предложить любовнице:
— Ты не хочешь попрыгать и почихать?
Она посмотрела на меня с пренебрежением и что-то пробормотала, я не расслышал слов. После этого Илария сказала:
— Нет, grazie, не хочу, Марко. Я хочу поговорить с тобой о своем муже.
— Зачем портить такой день? — запротестовал я. — Давай отдохнем немного, а потом посмотрим, не сможем ли мы сыграть все в другой тональности.
— О нет! Этого не будет до тех пор, пока я остаюсь замужней женщиной. Я останусь ц-ц- целомудренной. Мы не будем заниматься этим, пока мой муж не умрет.
Я вынужден был смириться с этим условием, когда она поставила мне его с самого начала. Но теперь я уже испытал экстаз, и мысль о том, что придется ждать, была невыносима. Я заметил:
— Хотя он и стар, но, прежде чем ты станешь вдовой, могут пройти годы.
Донна Илария взглянула на меня и резко сказала:
— Почему это годы? Какое средство ты предлагаешь использовать?
Сбитый с толку, я спросил:
— Про какое средство ты говоришь?
— Ты собирался просто преследовать его, как делал это прошлой ночью? И так до тех пор, пока не
Истина наконец начала доходить до меня. Я спросил донну Иларию в благоговейном ужасе:
— Так ты серьезно считаешь, что он должен быть убит?
— Я считаю, что он должен быть убит серьезно, — ответила она с сарказмом. — А о чем, интересно, ты думал, мы говорили, asenazzo, когда обсуждали, какую службу ты мне сослужишь?
— Я решил, ты имеешь в виду… это. — Я застенчиво коснулся ее там.
— Довольно об этом. — Красавица слегка отодвинулась от меня. — И последи-ка за своим вульгарным языком, по крайней мере попытайся называть
— Я больше никогда не прикоснусь к твоей mona? — Я был убит. — До тех пор, пока я не сослужу тебе ту, другую службу?
— Для победителя и трофей. Я наслаждалась, полируя твой stiletto, Марко, но ведь и другой bravo может предложить мне свою шпагу.
— Bravo, — повторил я. — Да, это дело поможет мне стать настоящим bravo, не так ли?
Илария сказала, поджав губы:
— А я буду сильнее любить bravo, чем человека, который тайком ворует ласки у чужих жен.
— Дома у меня в гардеробной есть шпага, — пробормотал я себе под нос. — Она, должно быть, принадлежала моему отцу или кому-нибудь из его братьев. Она старая, но острая.
— Тебя никогда не обвинят в убийстве и даже не заподозрят. Наверняка у моего мужа множество врагов, потому что у какого же важного человека их нет? И они, должно быть, все его возраста и положения. Никто не заподозрит простого, я имею в виду, молодого человека, у которого нет явных мотивов лишить моего супруга жизни. Тебе надо только подстеречь его в темноте, когда он будет один, и точно нанести удар, чтобы он потом не смог дать никакого описания…
— Нет, — перебил я Иларию. — Будет лучше, если я подстерегу твоего мужа среди равных ему, ведь среди них действительно могут оказаться его враги. И если я смогу сделать
— Все возможно для настоящего bravo, — нежно проворковала Илария. — Все возможно для того, кто будет щедро вознагражден.
И она снова начала придвигаться ко мне все ближе и ближе, дразня обещанием награды. Это всколыхнуло во мне самые противоречивые чувства, но мое тело опознало только одно из них и подняло жезл, чтобы сыграть туш фанфар.
— Нет, — сказала Илария, отталкивая меня и напуская на себя озабоченный вид. — Маэстро
