лишь искаженным вариантом Шри-Ланка — так называют это место сами островитяне. Буквально это название означает Место Драгоценностей и по-разному переводится на различные языки: так, жители Чоламандалы называют остров Иланаре, другие индусы — Ланка, а наши капитаны-хань именовали Шри- Ланку Бао Ди Фанг.
Хотя мы зашли туда лишь в силу необходимости, за водой и другими припасами, никто — ни сами моряки, ни госпожа Кукачин и ее свита, ни мы с отцом — не возражал против того, чтобы немного пожить на этом острове. Мой отец даже занялся торговлей — название Место Драгоценностей имело для него не только поэтический, но и практический смысл — и приобрел несколько сапфиров такого качества, которых мы не видели больше нигде; среди них было несколько совершенно изумительных темно-синих камней с лучами-звездами, сверкающими в их глубине. Я же не занимался ничем, просто прогуливался и осматривал достопримечательности. На острове сохранилось нескольких древних городов, теперь уже пустынных и заросших джунглями. Однако их архитектура и отделка до сих пор все еще поражали своей красотой. Это заставило меня призадуматься: а не были ли жители Шри-Ланки представителями того самого выдающегося народа, населявшего Индию еще до индусов и построившего храмы, которые индусы теперь считают своими?
Мы с капитаном нашего судна с радостью поразмяли ноги после долгого пребывания на борту корабля, пару дней карабкаясь вверх к вершине горы, где, как мне когда-то сказал pongyi еще в Ава, Будда оставил след своей ступни. Кстати, тут все не так просто, поскольку буддисты называют его следом Будды, пилигримы-индусы утверждают, что это след их бога Шивы, а мусульмане убеждены, что его оставил Магомет. Мало того, некоторые христиане, которые здесь побывали, предполагают, что этот след, должно быть, оставил Сан-Томазо или пресвитер Иоанн. Мой компаньон-хань высказал мнение, что на самом деле здесь якобы побывал Пан Ку, которого хань считают прародителем всего человечества. Я не буддист, но склонен думать, что эта продолговатая выемка в камне — длиной и шириной приблизительно с меня самого, — должно быть, все-таки была оставлена Буддой, потому что я видел его зуб и знал, что он был гигантом. Так или иначе, хотя все считали по-своему, доказательств ни у кого из претендентов не имелось.
Если быть честным, то гораздо больше отпечатка ноги меня заинтересовала история, которую рассказал нам распорядитель храма bhikku (так на Шри-Ланке называют pongyi). Он объяснил, что их остров так богат драгоценными камнями, потому что Будда проводил здесь время, подолгу оплакивая несовершенство нашего мира, и каждая его священная слезинка застывала и превращалась в рубин, изумруд или сапфир. Но, сказал bhikku, эти драгоценности нельзя подбирать с земли. Их ведь следует вымывать в долине, в глубине острова, а эти расщелины недоступны, потому что изобилуют извивающимися ядовитыми змеями. Поэтому островитянам пришлось изобрести хитроумный способ сбора драгоценных камней.
На скалах рядом с долиной гнездятся орлы, которые охотятся на змей. Зная это, жители острова незаметно пробираются ночью в эти расщелины и бросают вниз куски сырого мяса. Когда мясо падает вниз, несколько камней обязательно приклеиваются к нему. На следующий день в поисках добычи орлы подбирают и съедают мясо вместо змей. После этого, когда орлы улетают из гнезда, человек может забраться туда и, ковыряясь руками в птичьих нечистотах, отыскать непереварившиеся рубины, сапфиры и изумруды. Я подумал, что это не просто хитроумный способ добычи драгоценностей; именно так, наверное, и родились легенды о чудовищной птице Рухх, которая, как утверждают, взлетала с огромным грузом, включая людей и сломов. Когда я вновь вернулся на корабль, то сказал отцу, что ему следует беречь приобретенные только что сапфиры, но не потому, что камни стоят очень дорого, а потому что их принесла сказочная птица Рухх.
Возможно, мы остались бы на Шри-Ланке подольше, по госпожа Кукачин однажды заметила тоскливо:
— Мы находимся в путешествии уже целый год, а капитаны сказали мне, что мы проделали только две трети пути к месту назначения.
К этому времени я уже знал госпожу довольно хорошо, чтобы понимать, что она вовсе не стремится заполучить титул ильхатун. Кукачин просто жаждала встретиться со своим суженым и выйти за него замуж. Кроме того, она была теперь на год старше, но все еще оставалась незамужней.
По этой причине нам пришлось покинуть гостеприимный остров. Мы поплыли на север, недалеко от западного побережья Индии, решив, что лучше миновать его на большой скорости, потому что никто из нас не жаждал посетить или обследовать эту землю. Мы причаливали к берегу только дважды, когда наши чаны было необходимо пополнить пресной водой, — в довольно большом порту, который назывался Цейлон, и порту в устье реки под названием Мангалуру, где нам пришлось встать на якорь довольно далеко, поскольку устье этой реки оказалось мелководным. Поселение было разбросано ни семи небольших возвышенностях, которые именовались Бомбейскими островками, а унылая рыбачья деревенька называлась Куррачи.
В Куррачи, по крайней мере, имелась хорошая пресная вода. Мы удостоверились, что наши чаны заполнены до краев, потому что отсюда должны были плыть снова точно на запад, примерно две тысячи ли или, поскольку теперь я опять вернулся к персидскому измерению величин, около трех сотен фарсангов, Нам надо было обогнуть грязный, серовато-коричневый, иссушенный, безводный пустынный берег, который назывался Белуджистаном. Вид этого высохшего побережья оживляли всего лишь две характерные для данной местности особенности. Поскольку весь год напролет с моря в Белуджистан дули южные ветры, то абсолютно все деревья, которые можно было здесь увидеть, были изогнуты в виде арки, склонившейся в сторону материка, словно рука, которая призывала нас пристать к берегу. Другой особенностью этого побережья были грязевые вулканы: серые конусовидные холмы высохшей грязи, все они довольно часто извергали из вершины струи новой мокрой грязи, которая медленно стекала вниз, дожидаясь следующей струи и нового слоя. Это была самая непривлекательная земля, которую мне доводилось видеть.
Однако, проплывая мимо этого унылого побережья, мы наконец попали в Ормузский пролив, который привел нас в город с таким же названием, и я снова оказался в Персии. Ормуз оказался большим и шумным городом, так густо населенным, что некоторые его жилые кварталы находились на весьма отдаленных островах. Это был также самый оживленный персидский порт, с лесом мачт и штанг, постоянно грохочущий и с множеством запахов, большая часть которых была не слишком приятна. Все новые и новые корабли постоянно прибывали в Ормуз и отплывали из него. Разумеется, большинство судов здесь были арабскими qurqur, фелуками и dhaos, но даже самые большие из них по сравнению с нашими массивными судами выглядели как маленькие лодки и ялики. Не вызывало сомнения, что случайные торговые chuan видели здесь и раньше, но, конечно же, в Ормуз никогда не заплывала флотилия вроде нашей. Как только лодка с лоцманом торопливо довела нас до якорной стоянки, нас окружили ялики, шаланды и баржи, а также множество самых разных торговцев, проводников, сводников и береговых попрошаек, и все они пронзительными голосами выкрикивали приветствия. Более достойные с виду представители населения Ормуза собрались вдоль доков, бессмысленно таращили глаза и взволнованно делали нам какие-то знаки. Однако среди этой толпы мы, вопреки ожиданиям, не увидели ни одного из тех, кого ожидали, — в порту явно не было пышно разодетой группы знатных людей, которые пришли приветствовать свою будущую ильхатун.
— Любопытно, — пробормотал отец. — Разумеется, весть о нашем прибытии уже давно разлетелась по побережью. Ильхан Аргун к этому времени уже должен был бы весь измучиться от нетерпения.
Предоставив отцу руководить выгрузкой всей нашей компании и вещей, я окликнул ялик karaji и переправился на берег. Там я обратился к горожанину, который выглядел достаточно разумным, и принялся расспрашивать его. После этого я тут же поплыл обратно на корабль, чтобы обсудить то, что узнал, с отцом, посланцем Уладаем и встревоженной Кукачин.
— Наверное, лучше пока приостановить выгрузку, пока мы не решим, как быть дальше. Мне очень жаль сообщить неприятное известие, но ильхан Аргун умер от болезни много месяцев тому назад.
Госпожа Кукачин разразилась слезами — она плакала так искренно, словно этот человек был ее мужем, с которым она прожила долгую жизнь и которого сильно любила, хотя на самом деле она даже ни разу не видела своего суженого. Как только служанки увели Кукачин в каюту, отец принялся задумчиво жевать краешек своей бороды, а Уладай сказал:
— Вах! Бьюсь об заклад, что Аргун умер в тот же самый момент, когда на Яве погибли мои приятели — посланцы Коджа и Апушка. Это было знамение. Мы уже тогда должны были предчувствовать,
