лишь вследствие внутренней расслабленности…»
Итак — что же? Философствовать или веровать не рассуждая? Трудиться во благо себя и ближнего или рассчитывать на прощение предсмертного покаяния, аки Благоразумный Разбойник?
Вопрос не решен и по сей день.
Но церковь притягивает к себе людей. Глупо и несправедливо было бы считать, что православное христианство в своей живой энергии уже отжило, а ныне превратилось в симбиоз «крещеных» и их хитрых духовников. Это не так, разумеется. А как?
Зачем человек приходит в церковь?
Наверное, в церковь он приходит, дабы обрести родителей (неважно, живы они у данного конкретного человека или умерли). Он приходит туда, где его оберегут от самого страшного и самого необходимого на свете. От личного выбора. Бывают еще мятежные философы, разумеется. Но не о них речь. Уж больно их мало по сравнению с первой категорией граждан.
Русское православие только начинается. Возможно, в России, как в послереволюционной Франции, возникнут две партии: партия учителя и партия кюре. Светская и церковная. Научная и религиозная. Потом настанет примирение, компромисс, взаимообогащение. Должно настать. Жаль только, жить в эту пору прекрасную…
БОГ, КОТОРЫЙ ВПЕРЕДИ
Я вообще-то отчасти клерикал Так, чуточку. В принципе. То есть я убежден, что в основе морали лежит вера в Бога. Я также полагаю, что вера невозможна без единства верующих, в нашем, христианском случае — без церкви Христовой. Восстановление религиозной и особенно церковной жизни в стране после десятилетий насильственного атеизма — это, в конечном итоге, хорошо. Это придает российской культуре тот самый плюрализм, за который боролись граждане демократических убеждений.
Однако череда успехов, побед и завоеваний Русской православной церкви вызывает у меня тревогу.
Церковь на глазах превращается в государственное учреждение или, как минимум, в активного сотрудника власти. Церковные иерархи принимают участие во всех мало-мальски значительных государственных мероприятиях. А сугубо церковное событие — например, освящение новообретенной иконы — проходит в присутствии государственных деятелей. Возникает соблазн считать православное христианство — вопреки Конституции! — государственной религией России, и очень многие этому соблазну поддаются. И церковнослужители, и миряне. И даже равнодушные к религии граждане, которые все равно считают себя православными. Все хором говорят об особой роли православного христианства в России. Добро бы только в истории, но и в настоящем и даже в будущем. Упования на Бога уже стали общим местом в государственном дискурсе: тон задала новая версия Гимна России.
Церковь претендует на то, что ей не принадлежит — я имею в виду здания, сооружения и предметы искусства (они же предметы религиозного культа), которые веками находились в собственности Российского государства или отдельных церковных общин. Но в этом стремлении получить новую, никогда ей не принадлежавшую собственность церковь (я имею в виду РПЦ МП) находит поддержку и государства, и очень многих нецерковных людей. Шаблонные, но совершенно бессмысленные фразы: «церкви надо отдать то, что ей принадлежит по праву», «иконам место в церкви, потому что они создавались для молитвы». Слова бессмысленные и юридически, и просто по существу. По какому именно праву и какой именно из нескольких православных церквей России? А если мы будем раздавать музейные предметы по первоначальной принадлежности, то место картины Репина «Бурлаки на Волге» в бильярдной великого князя Владимира Александровича.
Церковь одержала громкую победу в вечной битве смиренномудрия и благочестия с разнузданностью и кощунством. Растлители и святотатцы Ерофеев и Самодуров и их дерзкие защитники были смяты и опрокинуты согласным напором государственных обвинителей, церковных деятелей, воцерковленных энтузиастов, сочувствующих граждан и отдельных либеральных мыслителей, которые заявили, что никакого высокого искусства там не было, поэтому так им (святотатцам и кощунникам) и надо. Хотя этот процесс войдет в золотой список мирового абсурда, как торжество высоконравственной старушки, которая залезла на шкаф для наблюдения за молодоженами в окне напротив.
И наконец, церковь добилась преподавания в школе «Основ православной культуры».
Меня, однако, в этом тревожит отнюдь не засилье церковности. Оно бы и ладно. Может быть, это, в конце концов, взбодрило бы ту часть общества, которая мыслит атеистически и рационалистически. Может быть, у нас сложились бы, как во Франции XIX века, «партия кюре» и «партия учителя». Началась бы общественная дискуссия — настоящая, неподдельная, по самым главным вопросам бытия. По основному вопросу философии! Обозначились бы два пути развития общества — клерикальный и светский. То есть традиционалистский и модернизаторский. Видите, к чему я клоню?
Почему же я пишу «бы, бы, бы»?
Потому что мы вполне можем не дожить до этой благодати.
Потому что РПЦ, сама того не сознавая, пролагает пути и подготовляет институты для своего сурового оппонента и вместе с тем исторического преемника — для ислама.
Почему «преемника»? Великий христианский богослов, св. Иоанн Дамаскин, араб по крови, младший (всего на 15 лет!) современник Мухаммада, называл ислам сто первой ересью христианства. И это, очевидно, не случайно, не в полемическом задоре.
Христианство — в частности, его ортодоксальная греческая версия, которую мы для простоты называем «православием», — слишком усложнено в своей догматике. Оно требует либо нерассуждающей веры, либо, наоборот, чересчур утонченных рассуждений. Догматы о троичности Бога и двуприродности Христа сломали без счету мозгов и породили множество ересей. Кстати говоря, почти все ранние христианские ереси были, в конечном итоге, направлены на прояснение темных мест, на устранение противоречий — короче, на то, чтобы сделать христианское вероучение проще, понятнее, логичнее.
Ислам, разумеется, не радикальная христианская ересь. Хотя бы потому, что он родился отнюдь не в ходе внутрихристианских богословских дискуссий.
Однако ислам — это монотеистическая авраамическая религия. То есть признающая ветхозаветную и новозаветную священную историю. Пророк Муса (Моисей) и пророк Иса (Иисус) — почитаемые фигуры.
Однако идея единобожия в исламе проведена гораздо более строго, чем в христианстве. Почему-то вспомнилось, как образованный и светский мусульманин, с которым мы вели легкую богословскую дискуссию — так сказать, салонный теологический трёп, — улыбался в ответ на всю диалектику касательно единосущной и неслиянной Троицы. «Как это у Бога могут быть родственники?» Это не родственники, разумеется. Это ипостаси. Особые состояния. Св. Григорий Богослов предостерегал от двух крайностей — считать Троицу за одного бога и считать Отца, Сына и Святого Духа за разных богов. Точно так же у Иисуса Христа две природы (Божеская и человеческая), но одна сущность (Божеская, то есть он единосущен Богу- Отцу). Это можно объять утонченным разумом. Но практически невозможно воспринять на уровне простого человеческого восприятия.
Ислам гораздо проще — не примитивнее, а именно яснее, доступнее пониманию верующего. Бог — один. Все остальные — пророки. Последний и самый главный пророк, получивший от Бога главное и последнее Откровение, — Мухаммад. Нужно свидетельствовать о Боге, молиться ему, поститься, помогать бедным и хотя бы раз в жизни совершить паломничество к святым местам. И жить по правилам ислама (то есть по шариату). Вот и все, в сущности.
Ислам гораздо сильнее и в организационном смысле. Парадоксально сильнее. В нем нет священноначалия.
Папа Римский представляет всех католиков (христиан римского толка) всего мира. Патриарх поместной православной церкви представляет всех православных (христиан греческого толка) своей страны или своей юрисдикции. Но никакой, самый авторитетный мусульманский духовный лидер не может
