— Эй, как дела? — окликнул он ее. — Я слыхал, что ты заболела и тебя уложили в постельку.
— Вам сказали неправду, — ответила Мэри, — я провела все это время в Норт-Хилле.
— Прошел слух, что ты собралась поселиться там и стать компаньонкой миссис Бассет. Что ж, там тебе будет хорошо. Они тебе понравятся, когда привыкнешь.
— Они были очень добры ко мне, добрее, чем кто-либо другой в Корнуолле. Но все равно я не останусь в Норт-Хилле.
— Неужели?
— Нет, я возвращаюсь в Хелфорд.
— Что ты там собираешься делать?
— Попробую снова работать на ферме. К сожалению, у меня нет денег, чтобы завести свое хозяйство. Но там есть много знакомых и в Хелстоне тоже, они помогут мне.
— Где же ты будешь жить?
— В деревне нет дома, в который меня не пустили бы. Мы там, на юге, все очень дружны между собой.
— У меня никогда не было соседей, так что не могу с тобой спорить, но по мне — так лучше в гробу, чем в деревне. Каждый непременно сует свой нос через забор. Не дай Бог, если у соседей картошка уродилась крупнее, — вот тебе и зависть, и ссора, а если ты готовишь себе кролика на ужин, то можешь быть уверен, что сосед принюхивается к твоей стряпне. Черт побери, это не жизнь!
Она рассмеялась.
— Что вы собираетесь делать со всем этим? — спросила она, указывая на повозку.
— Хочу уехать подальше от Килмара, что маячит перед глазами с утра до ночи. В этой повозке все, что у меня есть, Мэри, и я еду куда глаза глядят. Я с детства был бродягой, никогда меня ничто не связывало.
— Сама жизнь — это вечное путешествие, и не надо ее усложнять. Придет время, и вы захотите обосноваться, иметь крышу над головой, обрести приют натруженным ногам.
— Вся страна принадлежит мне, Мэри. Небо для меня — крыша, а земля — постель. Тебе меня не понять. Ты — женщина, и твой дом — твое царство. Я никогда не смог бы так жить. Мы говорим на разных языках, ты и я.
Мэри погладила лошадь, кожа ее была теплой и влажной на ощупь. Джем смотрел на нее улыбаясь.
— А в какую сторону вы едете? — спросила она.
— На запад я больше не вернусь, пока не состарюсь, не поседею и не забуду обо всем. Я подумывал двинуть на север, за Ганнислейк, и дальше в глубь страны. Там живут богато, там человеку с головой на плечах может повезти. Глядишь, и у меня появятся денежки в карманах, и я смогу покупать лошадей для собственного удовольствия, а не красть их.
— Там, в глубине острова, грязные, противные места, — Мэри скривила губы.
— Мне все равно, — отвечал он, — не грязнее здешних болот. Или твоих свинарников в Хелфорде. Какая разница?
— Вы говорите только чтобы поспорить, в ваших словах нет ни капли здравого смысла!
— Откуда ж ему взяться, если ты стоишь у меня поперек дороги, твои волосы треплет ветер, и через каких-нибудь десять минут я буду вон за тем холмом, без тебя, а ты пойдешь себе пить чай в Норт-Хилл, со сквайром Бассетом.
— Тогда отложите свое путешествие, поехали в Норт-Хилл.
— Не будь дурой, Мэри. Ты можешь представить меня распивающим чай со сквайром? Я не из этой компании, да и ты тоже.
— Я знаю. И потому возвращаюсь в Хелфорд.
— Тогда ступай прямо сейчас. Через десять миль ты выйдешь на дорогу, она приведет тебя в Бодмин, из Бодмина в Труро, из Труро в Хелстон. А в Холстоне ты встретишь своих знакомых и будешь жить у них, пока не найдешь себе подходящую ферму.
— Что-то вы слишком жестоки сегодня.
— Я жесток со своими лошадьми, когда они упрямятся и не слушаются, но от этого я не перестаю их любить.
— Любить! Да вы никого никогда не любили в этой жизни, — сказала Мэри.
— Я просто не привык пользоваться этим словом, вот в чем дело, — парировал он.
Он обошел повозку и выбил носком сапога камень из-под колеса.
— Что ты делаешь? — спросила Мэри.
— Уже поздно, и мне пора ехать. Я достаточно проболтал здесь с тобой, — сказал он. — Будь ты мужчиной, я бы предложил тебе ехать вместе. И ты была бы рядом столько, сколько захотела…
— Я бы сделала это, если бы ты повез меня на юг, — отвечала она.
— Да, но я еду на север, и ты не мужчина. Ты всего лишь женщина и прекрасно все понимаешь. Уйди с дороги, Мэри, и отпусти вожжи. Я уезжаю. Прощай!
Он сжал в ладонях ее лицо и нежно поцеловал, и она увидала, что он смеется.
— Когда ты станешь старой девой в своем Хелфорде, — сказал он, — воспоминаний обо мне тебе хватит до конца дней. Он был конокрадом, — скажешь ты, — и плохо обращался с женщинами. Если бы не моя гордость, то сейчас я могла бы быть с ним.
Он влез на повозку и посмотрел на нее сверху вниз, поигрывая кнутом.
— До ночи я проеду пятьдесят миль, — сказал он. — Остановившись, разожгу огонь и зажарю кусок свинины на ужин. А потом засну мертвым сном на обочине дороги. Ты будешь думать обо мне, а?
Она не ответила, глядя на юг и размышляя. Где-то за холмами ее ждал Хелфорд.
— Это не гордость, — ответила она. — Ты же знаешь, что это не гордость. Это привязанность к дому и всему тому, что я потеряла.
Он ничего не сказал, дернул вожжи и свистнул.
— Подожди! — крикнула Мэри. — Подожди. Дай мне руку.
— В чем дело? — Он засмеялся, отложил кнут и помог ей взобраться на повозку. — И куда это ты собралась? Твой Хелфорд в противоположной стороне, разве не так?
— Да, я знаю, — отвечала она.
— Если ты поедешь со мной, Мэри, тебя ждет нелегкая жизнь и временами даже ужасная, без удобств и радостей. У меня очень трудный характер, видит Бог. Я не обещаю тебе покоя, которого ты ищешь.
— Я готова рискнуть, Джем!
— Ты любишь меня, Мэри?
— Да, я люблю тебя, Джем!
— Больше, чем Хелфорд?
— Не знаю…
— Тогда зачем же ты садишься рядом со мной?
— Потому что хочу этого. Потому что это место отныне и навеки принадлежит мне, — ответила Мэри совершенно серьезно.
Он рассмеялся, явно довольный ее словами, и протянул ей вожжи. Она больше не оборачивалась назад, она глядела только вперед, в сторону Тэймара.
Примечания
1
Снэпдрэгон — рождественская игра, в которой хватают изюминки с блюда с горящим спиртом.
