своими руками; если не сможет руками — пусть устранит ее своим словом. Если не сможет и словом — пусть возненавидит ее в своем сердце, но последнее — проявление слабости веры». Согласно Корану, идеал мусульманина — это герой, сверхчеловек, предавший себя Творцу и самостоятельно переустраивающий мир по заповедям Всевышнего. Для Ислама абсолютно не приемлемы всепрощенчество, социальная пассивность и смирение с несправедливостью, непротивление злу в духе принципов: «если тебя ударили по левой щеке, подставь правую». Борьба за справедливость и соответствующее социально- политическое переустройство мира лежит в основе нравственности искренних последователей монотеизма.
При этом вопросы веры у чингизидов не смешивались с государственными делами. Церковь была полностью отделена от государства (за исключением одного — налоговых льгот церкви — христианской и мусульманской). В принцип государственной политики чингизидов была возведена одна из основных норм Корана: «Нет принуждения к религии» (Коран, 2: 256).
Коран провозглашает право выбора в вере для каждого и отрицает принуждение к вере и таким образом: «А если бы пожелал твой Господь, тогда уверовали бы все, кто на земле, целиком. Разве ты вынудишь людей к тому, что они станут верующими?» (56, 184).
Даже апологеты «общепризнанного мнения» о монголо-татарах как о «завоевателях и угнетателях» вынуждены признавать факты, которые свидетельствуют, что татары-чингизиды придерживались приведенных норм Корана. И прежде всего — сам Чынгыз хан.
«Взгляд на религию у Чынгыз хана был таковым — любая религия, исповедуемая людьми, была одинаково значительной, и была в его оценке одинаково положительной. Поэтому и Исламские, и Христианские, и Буддистские миссионеры, посещавшие его, с удовлетворением говорили: «Чынгыз хан нашу веру уважает больше, чем другие» (13, 252). В приведенном факте мы видим, кроме такта и умения обходиться с людьми, также и просвещенность Чынгыз хана.
Принцип веротерпимости, вне всякого сомнения, был утвержден впервые в мировой государственной практике именно Чынгыз ханом и его соратниками и претворен ими в жизнь в масштабах их державы.
В основе законодательства, политики и личного поведения татаро-монгол были заложены именно эти приведенные выше нормы Ислама, которые, в основном, соблюдались, хотя чингизиды и не провозглашали себя «истинными правоверными».
Вероятно, исповедать ханы-чингизиды могли любую веру, но не имели права оглашать посторонним, какого вероисповедания тот или иной из них — в интересах государства, именно в силу принципа веротерпимости и равенства всех религий. В этом выражалась, помимо всего прочего, гениальность Чынгыз хана. (Этого правила придерживались его потомки, но, как видим, недолго, а потом начали отходить от него, как постепенно и от других заветов Чынгыз хана, что и привело, в сочетании с некоторыми другими условиями, к соответствующим последствиям).
Выше было уже замечено, что у великого хана Монгольской державы Угедея, самого младшего сына Чынгыз хана, избранного после него Великим ханом, «одни сыновья получали христианско-уйгурское воспитание, другие — мусульманское» (8, 264).
В Сборнике летописей Рашид ад-Дина (перевод А. А. Арслановой) сообщается о мусульманах в войске Бату хана: перед боем «по обычаю Чингиз хана Бату взобрался на вершину одного холма и (одни) сутки молил Бога и рыдал; а мусульманам приказал, чтобы вместе помолились» (3, 173).
По смыслу текста цитируемого источника видно, что Бату «приказал» мусульманам помолиться именно вместе с ним, а не просто «помолиться», иначе он бы «приказал вместе помолиться» также и христианам-несторианам. Последних тоже было немало в его армии (не менее половины), но не сказал им Бату — молитесь все вместе с единоверцами своими, завтра в бой, а противник числом больше нас втрое. А молился Бату именно как мусульманин, также как и Чынгыз хан — по верному замечанию Л. Н. Гумилева, и призвать единоверцев «вместе помолиться» вполне мог.
Приведу сведения из письма-отчета венгра-францисканца, брата Иоганки генералу ордена миноритов о деятельности католической миссии «р стране Баскардов» (территория современной Башкирии, Россия. —
Ведь татары военной мощью подчинили себе разные племена из народов христианских но позволяют им по-прежнему сохранять свой закон и веру, не заботясь или мало заботясь о том, кто какой веры держится — с тем, чтобы в мирской службе, в уплате податей и сборов и в военных походах они (подданные) делали для господ своих то, что обязаны по изданному закону. Они даже сохраняют такую свободу христианам, что многие, женясь и содержа большую семью, становятся иногда богаче своих господ, причем господа те не решаются коснуться имущества рабов и даже зовут их товарищами, а не рабами; но когда господа идут в бой, те вооружившись следуют за ними, честно служа против сарацинов, сражаясь с ними и соблюдая верность договору.
Сарацины[135] же, рыскающие поблизости, нападают на них и стремятся совратить новообращенных из татар и других иногда и отвращают от веры людей, которых некому научить христианскому закону. Сарацины, у которых свой Магометов закон, имеют некую секту, считаемую религиозной, братьев которой зовут фалькаиями (факирами):
Они носят обнаженные мечи, чтобы тотчас истребить тех, кто говорит против их веры. Они однако терпеливо позволяют христианам проповедовать наш закон, Христа, Марию и святых, с тем, чтобы не презирали Магомета. В своем законе они многое заимствуют из евангелия Луки и Марию считают девой, а Христа, ею зачатого, Божьим духом. Но богом Христа не признают, однако чтят его семь раз надень, непосредственно после Магомета при звуке большой трубы на некоей башне или колокольне и называют его величайшим из пророков, после Магомета; по седьмым дням (?) согласно закону оставляют работу, предаваясь молитвам и поклонению» (2, 90–91).
«Сарацины» здесь у католика, как видим по контексту, двух разновидностей — одни это, очевидно, персы — против которых сражаются татары с другими монголами Улуса Джучи. Другие «сарацины, рыскающие поблизости» — это «местное мусульманское население», то есть именно татары-мусульмане, у которых в формах «отправления культа», как видно из приведенной цитаты, имеются некоторые заметные отличия от «официального мусульманства» средневековых арабов и персов. Татары-мусульмане, как замечает внимательный Иоганка, «чтят Христа семь раз на день», «по седьмым дням оставляют работу» и т. п. и т. д. Это также заметил и переводчик-комментатор, и поставил, выражая свое «удивление», вопросительный знак в тексте перевода в скобках.
И как видно по описанию венгра Иоганки, «нападают» «местные мусульмане» на татар-христиан и других именно в смысле пропаганды своей веры, при этом не позволяя себе «насильно насаждать Ислам», так как эти «местные мусульмане», по выражению католика-миссионера «терпеливо позволяют христианам проповедовать наш закон, Христа, Марию и святых» (там же), но им все же удается «совратить новообращенных из татар и других», сводя на нет все усилия миссионерской деятельности католика.
И «местное мусульманское население» именно татары-мусульмане, так как кыпчаки (тоже «местные»), по данным араба Ибн Батуты, были христианами (101, 306), а булгары, по словам Юлиана, были, как мы видели выше — все (!) язычниками (2, 80–81), за исключением, возможно, единиц (и то если верить арабам — см. выше).
И кыпчаки-христиане и были, скорее всего, «урожаем душ» католиков и выданы Иоганкой за «новообращенных в католичество татар» — для убеждения руководства о высокой результативности своего визита. Благо языки татар и других «тюрок», в данном случае разннобразных кыпчакских родов и племен «близки друг к другу» и все они «имеют небольшие различия во внешнем облике и в наречиях» ввиду отдаленности «и свойств климата по различным областям» (87, 75). Да и татар-христиан католик отнес, скорее всего, к своему «урожаю» — также для солидности своего «отчета».
«Монголы» (татары) были частично христианами, а частично мусульманами (101,
