Православная Русь

молитвы, — только не слышно их». И ото всего этого исчезает страшность жизни: «Мне теперь ничего не страшно… потому что везде Христос»; «и все во мне связывается с Христом»… и все это «для Него». Исчезает страшное — и начинается радость: «радостное до слез бьется в душе»; душа поет первую песнь озаренности, благодарности и любви. «Благовещенье… и каждый должен обрадоваться кого-то, а то праздник не в праздник будет»; и вот, летят Божьи птички на Божью свободу. И лошадь, старую Кривую, надо «снежком порадовать», и людей: согрешивших простить, недовольных примирить, трудящихся обласкать, наградить. Ласка любви льется отовсюду на детскую душу; и ответной любовью и лаской отвечает детская душа. И золотому лучу сердца — весь мир видится праздничным, радостным и золотым. Как же не радостным, когда идет сам «Господь, во святой Троице, по всей земле»… Неужели и «к нам» зайдет Господь? «Молчи, этого никто не может знать!» Пройдет он по земле и благословит: «и будет лето благоприятное»…

Так отверзаются духовные очи ребенка, — и он видит Бога; и мир видит по-новому; и себя и свой народ он начинает разуметь священно. И все это проникает в его родовое, национальное ощущение и будит в нем последнюю глубину общенародной памяти. Вот он смотрит с моста на Московский Кремль: «Что во мне бьется так, наплывает в глазах туманом? Это — мое, я знаю. И стены, и башни, и соборы… и дымные облачка за ними, и эта моя река, и черные полыньи в воронах, и лошадки, и заречная даль посадов… — были во мне всегда… И все я знаю. Там, за стенами, церковка под бугром, — я знаю. И щели в стенах — знаю. Я глядел из-за стен… когда? И дым пожаров, и крики, и набат… все помню Бунты, и топоры, и плахи, и молебны… — все мнится былью, моею былью — будто во сне забытом…»

Блаженно детство, исполненное таких восприятии, постижений и радостей! Жив и никогда не умрет народ, создавший такое и умеющий так пробуждать к жизни своих детей! Еще ли нам не верить и сомневаться, и роптать? Еще ли нам не чувствовать нашей национальной судьбы в руке Божией'! Еще ли нам не слышать нашим духовным слухом звона московского на Рождество Христово: «В Кремле, — древний звон, степенный, с глухотцой. А то — тугое серебро, как бархат звонный. И все запело, тысяча церквей играет. Такого не услышишь, нет. Не Пасха, перезвону нет, а стелет звоном, кроет серебром, как пенье, без конца-начала… — гул и гул»…

Еще ли нам не чуять и не разуметь, чем строилась и держалась Россия?.. и как жили мы в ней, мы все — «птицы Божий»… и как мы омывались духовно святой водой: «крещенская-богоявленская, смой нечистоту, душу освяти, телеса очисти, во имя Отца и Сына и Святого Духа»…

О, младенческое сердце нашей России, ныне соблазненное и страдающее, но непогубленное и непогубимое вовек! О, сияние родного солнца! О, благодать родных молитв!.. — Но разве это не — прошлое? Разве это не прошло?

«Как это давно было! Теплый, словно весенний, ветерок… — я и теперь его слышу в сердце». «Легкие, розовые сны… Обрывки их еще витают в моей душе».

Нет, это было не «давно»: это вечное, это навеки так; ибо жива Россия. И в сердце нашем мы должны слышать это всегда. И не «сны» это, уцелевшие в обрывках; а сама духовная, благодатная ткань Православной Руси. Это — дух нашего народа. Это — древнее, отстойное и мудрое вино нашей русскости. Долго отстаивалось оно. Веками. И кто его никогда не пил, не мысли себя знающим Россию…

Такова эта книга, трепетная и молитвенная, поющая и благоуханная. Таково ее слово, мудрое и простое, живое и упоительное. Рожденное видящим и любящим сердцем, — сердцем воспринявшего младенца и поведавшего мудреца.

И чуется мне, что эту книгу написала о себе сама Россия — пером Шмелева; выговорила о себе глубинную правду… утвердила себя навек…

И вспоминаю я невольно тот тягостный и постыдный день, когда в русской литературе— иные, окаянные были сказаны о славной Руси слова. Правокаторжные

Товарищ, винтовку держи, не трусь!

Пальнем-ка пулей в Святую Русь —

В кондовую,

В избяную,

В толстозадую'

(Александр Блок).

Ныне эти кощунственные слова смыты: и черный свет их погашен, и духовный смрад их развеян…

Но для того, чтобы это состоялось, нужны были священные слова, детски чистые и искренние; и другой, белый и золотой свет; и духовное благоухание. Надо было художественно увидеть и священно показать подлинный лик Православной Руси.

И Шмелев это совершил.