Впрочем, возникает еще один вопрос: почему за последние 20 лет мы так и не смирились, что советской кухне, которую к тому же нельзя повторить по качеству, есть альтернатива? Вроде бы к этому нас подталкивает сама жизнь. «Мы стали питаться совершенно иначе, — комментирует психолог Наталья Громова. — Не тем, что удалось достать, а тем, что можем себе позволить. Мы много путешествуем, приобретаем новые пищевые привычки, подсаживаемся на японскую, средиземноморскую и прочие кухни». Более того, как говорят ученые, переходя из советской жизни в рыночную, мы пережили процедуру так называемого бинарного кодирования гастрономической культуры — на прошлую, советскую (негативное кодирование) и настоящую-будущую (позитивное кодирование). Интересно, что в своей истории мы, россияне, через это проходим уже в третий раз. В первый раз это случилось в петровско-екатерининскую эпоху, когда иностранная гастрономическая культура пыталась притянуть нашу национальную телесность к ценностям цивилизации, а русская национальная кухня рассматривалась как варварская. Второй раз через нечто подобное мы прошли в 1920-е годы, когда национальную кухню коверкали для формирования совершенно нового человека — советского образца. Но вот что приметили ученые: в первый, во второй раз, да и сейчас, самостоятельное значение приобрел особый формат трапезы — а именно формат перекуса. «Он выступает симптомом утраты трапезой своего базового культурного смысла, — отмечает Ирина Сохань. — В нем преимущественным содержанием выступает не собственно пища, а коммуникативный обмен, который украшает и облегчает совместная еда в виде разнообразных закусок. В петровско-екатерининскую эпоху такая трапеза становится не только возможной, но и предпочтительной в силу того, что наиболее аутентично отражает новую, светскую форму общения». Можно сказать, сегодня именно перекус правит бал — на официальных приемах, на работе, дома. «Пропала простая пища для простых людей, — пишет в своей книге «Жратва. Социально-поваренная книга» Александр Левинтов. — Сплошные деликатесы, от которых уже тошнит. Пропала и советская культура еды. Исчезли столовки и кафешки. Вместо них — бистро и рестораны, в которых всякие бигмаки, гамбургеры, чизбургеры и кавиарбургеры, ножки от импортных кур и кисель из киви». И многим из нас, очевидно, это надоело. В качестве невидимого протеста в обществе распространяется феномен пищевой ностальгии. Это когда, по определению Ирины Сохань, «содержание советской эпохи, отшлифованное и неизбежно эстетизированное взглядом из нынешнего времени, пакуется в гастрономические артефакты». И потому мы упрямо строгаем к новогоднему столу оливье и чистим мандаринки возле елки, чтобы хоть на один вечер успокоиться и побыть в своей тарелке...
Детская неожиданность / Общество и наука / Телеграф
Детская неожиданность
/ Общество и наука / Телеграф
Госдума ответила на «Акт Магнитского». Антимагнитское шоу вышло красочным: с протестными пикетами, задержаниями, участием первых лиц... Кое-кто в вертикали поначалу позволил себе усомниться в целесообразности запрета на усыновление малолетних россиян американцами, но поглядел, как ВВП на пресс-конференции держал удар, — и несогласных почти не осталось. Только глава МИДа Сергей Лавров пытался разъяснить президенту тонкости международных обязательств. Кто знает, может, это и приведет к президентскому вето? Пока же «адекватный» ответ Думы в силе. Но откуда такой накал страстей? Только ли вмешательство во внутрироссийские дела, да еще и без правовых оснований (наполнение «списка Магнитского» будет идти без суда и следствия), тому причиной? А между тем ярость была столь сильна, что «единороссы» даже не заметили, как за поправку о запрете усыновления проголосовали карточкой скончавшегося депутата Вячеслава Осипова. Конфуз? Ничуть! Стрелки тут же перевели на эсера Дмитрия Гудкова, разместившего в Интернете список голосовавших, и обязали его извиниться. Кое-кто из экспертов, правда, предположил, что поправка о детях — лишь отвлекающий маневр. Мол, главная повестка дня — перекрытие внешних каналов, питающих «пятую колонну». Путем приостановления деятельности некоммерческих организаций, финансируемых американскими властями, например. Но наша практика давно доказала: захотят прикрыть — прикроют. Или уж точно жизнь осложнят, как после принятия закона об иностранных агентах. А что до визовых ограничений, то они и у России, и у США действуют исправно. Но в «Акте Магнитского» две новации. Первая касается тех же виз: черный список американцы могут сделать открытым. Это значит, что для кого-то из чиновников позора не оберешься, когда его ФИО будет фигурировать в столь одиозном реестре. Вторая новелла связана с запретом, по некоторым данным, на транзакции по счетам состоящих в черном списке лиц. Сначала-то все подумали, что речь идет только о закрытии счетов, находящихся в США. А на деле — о том, что «списочному составу» станет невозможно осуществлять безналичные платежи в долларах. А если аналогичные «акты Магнитского» примут Великобритания, Евросоюз, Швейцария? Тогда под запретом окажутся фунт стерлингов, евро и швейцарский франк. А вот это уже, что называется, берет за живое. Настолько, что вполне можно позволить себе лягнуть американцев, запретив им усыновлять российских сирот-инвалидов. Может, стоило прислушаться к епископу Смоленскому и Вяземскому Пантелеимону? Он заявил, что «при принятии закона нужно исходить не из скандальных историй, симметричных или асимметричных ответов, а из интересов детей», а если надо, то и «жертвовать престижем государства». Грустно, что в антиамериканском угаре депутаты умудрились принести в жертву и интересы детей, и государственный престиж.
Раритеты на дом / Общество и наука / Телеграф
