обязательно сбегу, пройду через все, чтобы только увидеть дочь, оказаться рядом с ней».
При мыслях о Машеньке кольнуло сердце. Кирилл вспомнил жену, какой она была на свадьбе, как они жили в небольшой, но уютной квартире, недолго, но мирно и счастливо…
От накатившей горечи заскрипел зубами, яростно врубился в огрызок стены.
Грохот, лязг и мат звучали не переставая, над руинами дома висело удушливое облако пыли. Солнце поднималось все выше, грело сильнее и сильнее, а небо оставалось чистым, точно вымытая сковородка.
И жарило так, будто сковородка эта стояла на сильном огне.
Когда тачки оказались нагружены, Саленко замахал руками, и два десятка мужчин покатили их прочь. С ними утопали два охранника, и рядом со «стройплощадкой» их осталось всего трое, да еще неизбежный бригадир.
Сбежать сейчас, рвануть в сторону оврага, вломиться в густые заросли, чтобы им пришлось стрелять наугад?
Нет, рано, он плохо знает этот район города и может прибежать в руки одному из майорских патрулей. Надо расспросить местных, что здесь и как, подготовить побег, тщательно все продумать.
Воду привезли, когда жара стала невыносимой, и после этого работникам позволили посидеть в тени.
— Фу-у-ух, хорошо, — сказал Саша, вытирая со лба пот.
— Да уж, бывало и хуже, — признал пожилой, откликавшийся на Аркадия Петровича и некогда бывший директором школы. — А скажите, Кирилл, как вы эту неделю выживали, в одиночку или в компании еще с кем-то?
— Я очнулся только сегодня, рано утром.
Саша выпучил глаза, а Аркадий Петрович покачал головой.
— Невозможно, — проговорил он. — Хотя то, что произошло с нами, со всем миром — невозможно.
— Вы мне не верите? — спросил Кирилл.
— Я о таких случаях больше не слышал, — дипломатично отозвался бывший директор. — Возможно, вы зачем-то сочиняете, а возможно, что и нет… При каких обстоятельствах это случилось?
— Там был свет, очень яркий… — Вспомнить первые мгновения после пробуждения оказалось сложно, потому что Кирилл неожиданно осознал: до них было что-то еще, какие-то смутные образы лежали между тем мгновением, когда он сидел за рулем, направляясь в Кстово, и тем, когда он очнулся за ним же, но уже в стоящей машине. — Золотой, словно живой… Это на Казанском шоссе, я тогда ничего не соображал, даже говорить не мог, попытался выйти, и…
— Так, хватит отдыхать! — разнесся мерзкий голос бригадира. — За работу!
— Он-то чего старается? — неприязненно буркнул Кирилл.
— Как чего? — Саша, слушавший с открытым ртом, хитро заулыбался. — У него и кормежка получше, и женщина наверняка есть, там же особая бригада, из молодых и красивых, для этого самого…
Но разговор пришлось закончить, поскольку Ахмед грозно зыркнул в их сторону.
Лом показался еще тяжелее, чем утром.
Кирилл снова быстро вспотел, рубашка, некогда белая, купленная в дорогом магазине, стала напоминать тряпку, которой мыли пол в дизентерийном бараке. Мозоли на ладонях сорвал, и по пальцам потекла кровь, а в мышцах спины и рук появилась дергающая боль.
От усталости в голове начало путаться, а в пустом брюхе горестно заныло.
Команда «Прекратить работу!» прозвучала в тот момент, когда он думал, что все, больше не выдержит.
— О, мой бог… — прошептал Кирилл, распрямляясь и чувствуя, как ноет поясница.
В той, прежней жизни, ему давно не доводилось столько пахать при помощи мускулов.
Работников выстроили, пересчитали и повели обратно к «казарме», расположенной в бывшем помещении банка. На ужин каждый получил аж по две кружки воды, по куску мяса и по несколько упаковок сухой лапши, которую пришлось жрать прямо так, словно чипсы.
— А что, помыться никак нельзя? — спросил Кирилл у Саши, неторопливо хрустевшего своей порцией.
— Душ обещали, — ответил тот. — Но пока не наладили, зато собачатина нынче удалась…
— Что? — Желудок Кирилла протестующе сжался.
— Собачье мясо, — невозмутимо разъяснил Саша. — Псов в городе полно, охотиться на них легче всего, а как еще такую прорву накормить? Что из жрачки не испортилось, то крысы поели… Видел, сколько их по развалинам шастает?
Ну да, за столько лет даже консервы придут в негодность, кроме той же тушенки. Хорошо хоть есть вода. Интересно, откуда ее возят? Не с Волги же?
— В частном секторе, за Советской, колонки есть работающие, — ответил на невысказанный вопрос Аркадий Петрович. — Я в первые дни работал в бригаде водовозов, это потом меня сюда перевели…
Солнце заходило, жара потихоньку спадала, усталые и грязные работники сидели и лежали на траве рядом с «казармой», и охранники не спешили загонять их внутрь. Бригадир отсутствовал, десятники без него вели себя как нормальные люди, и можно было расслабиться.
Неподалеку от Кирилла несколько мужиков уселись в кружок и достали пластиковые карты, еще двое притащили подгнившую шахматную доску, и вокруг образовалось кольцо из болельщиков. Аркадий Петрович принес книгу, толстую, в яркой обложке, с пожелтевшими от времени страницами.
— Надо читать, пока светло, — сказал он грустно. — Света нет, и неизвестно, будет ли.
Кирилл же лежал и наблюдал, что происходит вокруг, слушал разговоры.
Сменилась охрана, ушедшие с поста бойцы, смеясь и переговариваясь, отправились в ту сторону, где из зарослей поднималось здание районной администрации. Среди игроков в карты чуть не началась драка, двое вскочили, схватили друг друга за грудки, но пустить в ход кулаки не успели — рядом оказался парень в камуфляже.
— Эй-эй, осадить! — рявкнул он. — Цивилизация в опасности, а вы тут собачитесь! Кому охота разбитую морду — обращайтесь!
Поссорившиеся мужики, бросая друг на друга злобные взгляды, уселись на место, а Кирилл подумал: «Шустрые они, и с промытыми мозгами. Удрать будет непросто».
— Слушай, а матрас и одеяло мне когда дадут? — спросил он, повернувшись к Саше.
— А там их внутри полно, за загородкой, натаскали в первый день с запасом, так что не боись, — отозвался тот. — Да и те ребятишки, кого вчера расстреляли, своими не воспользуются больше, хе-хе.
— Расстреляли? За что?
— Ну, первый-то удрать попытался, но его поймали… а второй, Иван Захарьич, он к нам три дня назад прибился, старый уже был. — На лице Саши отразилась задумчивость, и он поскреб лысину. — Говорил много, такое, что не сразу и поймешь, но все бредятину. Про то, что небеса открылись, что он пророк времен последних, что за ним придет тот, кому он недостоин шнурки развязывать, и будет изменять мир не просто словом, а светом… Отвели его к майору, а тот решил, что болтливого безумца кормить смысла нет, его и грохнули, а голову, чтобы остальным неповадно было, на железку насадили… Видел, наверное?
— Нет… а, да… — Тут Кирилл понял, что за «мохнатая тыква» торчала на трубе перед районной администрацией.
Слова расстрелянного старика не шли из головы, они напомнили о тех временах, когда он работал над дипломной работой, посвященной учению гностиков — ушлых ребят, что в начале нашей эры пытались выстроить альтернативное христианство для немногих, но не выдержали конкуренции с обычным и сгинули.
Тогда он одолел не только те четыре евангелия, что включены в Библию, а еще и разные апокрифы: «Евангелие от Фомы», «Евангелие детства», «Апокалипсис Баруха», «Евангелие от Филиппа». В голове засели всякие архонты и эоны, Пронойя и Логос, Абраксас и распятый на кресте змей офитов.
В каком-то из тех сочинений и упоминалось «крещение светом», а про «завязывание обуви» вроде бы говорилось в Новом Завете…
