как раз среда и выходила) продукты в сельмаг, давно уже ставший частным и работающий теперь и не по часам даже, а буквально «по требованию».
И, тяжело, протяжно вздохнув, но тут же опомнившись, Татьяна осторожно ввела в отверстие раны резиновую дренажную трубку и, аккуратно наложив сверху антисептическую повязку, вколола парню пять кубиков баралгина. Мимолетом, уже просто по-бабьи, про себя отметила, что мужик-то вроде ничего – стоящий. Его бы побрить, отмыть да приодеть... Измерив давление, добавила ко всему прочему еще один укол с кофеином. И только потом поделилась с Семенычем, который все это время молча, сосредоточенно возился у печурки, стараясь нагнать в сторожку необходимое тепло, своими сомнениями.
– До утра, верно, ничего не выйдет, – покачал головой старик. – Да и вот какое дело, дочка. Его ведь те, что подстрелили, искать могут. И не приведи господь, встретимся... Тогда беды не миновать. И его порешат, и нас заодно.
– Разве ж это важно, Иван Семеныч? – укорила его Татьяна, и лицо ее зарделось в негодовании. – Что ж теперь, бросить человека умирать тут?! Я же уже все... все, что могла, сделала. Больше ничего – не в состоянии... И медикаментов нужных нет... И вообще... его обязательно в больницу нужно. Начнись заражение, я же ничем помочь ему не смогу, понимаешь ты, в конце-то концов? Я ему тогда что – ножовкой пилить ногу буду?!
– Да ты погоди, Танюха, не гоношись... Его ведь, истинный крест, и в больнице добьют, нехристи... Найдут и добьют. Сама же по телевизору каждый день про такие страсти смотришь... Давай мы с тобой все как следует обмозгуем. Не нужно нам вот так-то, с кондачка...
– Иван Семеныч, – нетерпеливо перебила его Татьяна, – да ты что такое говоришь?! Тут время на часы идет... – но, внезапно оборвав себя на полуслове, задумалась: «Есть выход. Есть! Надо в город Андрею Ильичу позвонить. Он-то ни за что не откажет – не такой он человек... Приедет обязательно». И, вскочив на ноги, тут же укорила себя последними словами: «Вот же раззява глупая! Как могла «сотик» дома оставить? А еще фельдшер называется. А если б «Скорую» вызывать?»
– Я сейчас, мигом... Телефон в хате забыла, – засуетилась, собираясь. – Своему знакомому доктору в Зареченск позвоню. Он у меня практикой руководил. Он хирург-травматолог. Он приедет обязательно. Сейчас прямо и приедет.
– Вот и хорошо, – отлегло от сердца у Семеныча. – Ты беги. Я тут с ним посижу.
Уже взявшись за дверную ручку, спохватилась. Обернулась, бросив мимолетный взгляд на изгвазданную мокрую одежду старика:
– А вы как же? Вам бы переодеться надо. Совсем, наверное, продрогли...
– А ничего, дочка... Я вон печку накочегарил... Ты беги...
И Татьяна, не ответив, так и не застегнув фуфайку, шмыгнула за порог.
Демин
– Ну ты что, Ильич? – в явном нетерпении вторично переспросил дежурный по хирургическому отделению заядлый преферансист Саша Чернов. – Заканчивай тормозить.
– Я – пас, – рассеянно проговорил Андрей Ильич Демин, сухощавый, но жилистый, импозантный брюнет с уверенным, слегка жестковатым лицом знающего себе цену человека, хотя еще за пару минут до неожиданного и крайне несвоевременного звонка из Ретиховки у него и в мыслях этого не было. Нужно быть форменным идиотом, чтобы не вистовать, когда на руках длинная «пика», да не сорвать банк в последней пулечке. Нельзя сказать, что их короткий, только что состоявшийся разговор с Таней полностью выбил его из колеи, но чем глубже, абсолютно непроизвольно, он пытался его теперь анализировать, тем быстрее улетучивалось легкое настроение, навеянное приятным времяпровождением.
– Пока без меня, – быстро произнес Демин, едва дождавшись последнего хода, не обращая внимания на протестующие возгласы возмущенных коллег. Отпил из пузатой «наполеонки» порядочный глоток коньяка, даже не ощутив при этом никакого послевкусия. Выудив из портсигара беломорину, машинально размял ее длинными сильными пальцами так, что на брюки посыпался табак, прикурил и, выбравшись из-за стола, подошел к окну ординаторской. Бросил взгляд на заметенную снегом вечернюю улицу в коротких желтых всполохах неисправного, как обычно, фонаря и передернул плечами, представив себе, что рано или поздно все равно придется туда выходить. Придется независимо от решения, которое ему еще предстояло принять.
И зачем он вообще ответил на этот звонок? Можно ведь было его попросту проигнорировать. И не возникло бы в таком случае этой дурацкой головоломки, этих душещипательных колебаний. Нет, он, конечно же, более чем хорошо относился к жизнерадостной конопушке Танюше Осиповой, выделяя ее среди студентов медучилища, которых ему, маститому хирургу-травматологу городской больницы, довелось пестовать во множестве... Да и была на то причина. При всей ее редкой некрасивости его подкупала в ней какая-то младенческая непосредственность, до изумления неисправимый альтруизм. И это при ее-то житейских коллизиях! Плюс к этому – неуемная страсть к профессии... Все это так. Однако до сегодняшнего дня их тесные, естественно, только приятельские отношения (Андрей Ильич как истинный эстет до интима с дурнушкой никогда бы не опустился) ни к чему его не обязывали. И вдруг – такой пассаж, такая неожиданная обременительная просьба. Естественно, пришлось отказать, сославшись на несуществующее дежурство, чтобы выкроить себе нужное для раздумий время. Демин еще в молодости, наученный горьким опытом, взял за правило по возможности избегать скоропалительных решений и следовал этой жизненной установке неукоснительно. А иначе, в чем неоднократно убеждала его жизнь, можно сгоряча таких дров наломать, что это тебе потом непременно боком выйдет.
Особенно старался он, как человек вполне вменяемый и рассудительный, надежно подстраховаться в случаях с огнестрелкой, от которых чаще всего просто несло законченным криминалом. А практики, к сожалению, хватало с лихвой. И далеко не всегда легальной, как в тот же буйный беспредел девяностых. Немало изувеченных братков прошло тогда через его умелые руки. И каждый раз приходилось лоб морщить. С одной стороны – недремлющие власти, с другой – эти бешеные отморозки с пеной у рта, от которых в случае малейшей неудачи можно было чего угодно ожидать. Станется, и сам под нож ляжешь. Только уже как мышь лабораторная, без наркоза. Вот и приходилось балансировать на тонкой грани. Любой неверный шаг – и пиши пропало. Никакие пачки их «зеленых денег» уже не понадобятся.
Этот случай, как можно было уловить из Танюшиных междометий, именно к подобным и относился, а поэтому также требовал особого подхода. Что он потеряет в случае отказа? Да ничего существенного, кроме того, что непоправимо упадет в ее глазах как человек бескомпромиссный и отзывчивый. Это, может быть, и нежелательно, но и не такая уж великая потеря. Очередной умеренно болезненный укол самоуважению, коих у любого пятидесятипятилетнего мужчины наберется множество. Допустим, вполне переживаемо... Что еще? Какому-то там неизвестному, скорее всего, очередному узколобому, давно живущему «по понятиям», действительно требуется неотложная помощь в его лице?.. Ну, станет меньше одним дебилом, и что?.. Спать спокойно от этого он, Андрей Ильич, естественно, не перестанет. Все эти разговоры о врачебном долге Демин, «ни тени сумняшеся», относил к областям весьма призрачным и аморфным. Пусть и держал, по известным причинам, это давнишнее «открытие» «про себя». «И это, пожалуй, все...Что мы имеем, так сказать, «a contrario»[15]? Пропасть всего мутного и неприятного. И это, даже не принимая во внимание весьма ощутимые «бытовые трудности»: сомнительное удовольствие тащиться по обледенелой лесовозной грунтовке через перевал в неблизкую Ретиховку, да еще притом на ночь глядя...» Но что-то неуловимое, какая-то мимолетная мыслишка, промелькнувшая в голове, все еще мешала принять верное решение, и Андрей Ильич, вернувшись к столу, щедро добавил в свою «наполеонку» коньяка, но, выпив неожиданно для себя только половину ее содержимого, твердо отставил бокал в сторону.
– Оленька, зайка, – обратился он к заглянувшей в ординаторскую медсестре, – приготовь-ка там мне физраствор, глюкозу, упаковочку кефзола и... Подожди, я тебе сейчас напишу... – И Демин быстро и размашисто набросал список необходимого на сером рецептурном бланке. Ольга, подхватив бумажку, ни о чем не спрашивая, немедленно скрылась за дверью – вышколил на «ять».
– Ты как, Ильич? – оторвал глаза от карт Сашка. – Может, еще одну распишем?
