Ароматы кофе

— Господи, ну и гудеж! — ворчал Гектор в своей походной кровати за полмили от деревни. — Неужели не соображают, что завтра им работать?

— Что будем делать, если не выйдут?

— Выйдут, выйдут. Вспомните, как они встрепенулись насчет пети-мети.

— Вы правы. — Роберт на мгновение умолк в своей походной кровати. — Не правда ли странно, что они до сих пор сами не пытались выращивать кофе?

— Странно? Нисколько. С чего бы это? До нас сюда никто и не являлся, некому было показать, как это делается.

— Но ведь их образ жизни весьма далек от фермерства? — не унимался Роберт. — По крайней мере, от того, чем занимаются у нас. По-моему, у них нет ни малейшего желания, чтобы… окультуривать джунгли. Мне просто интересно, почему. Может, потому, что, однажды попробовав, они увидели, что этого делать не надо. Понимаете… будто они знают то, что нам неведомо.

— Как всегда, Уоллис, вы все ставите с ног на голову, — фыркнул Гектор. — Как раз мы знаем то, чего не знают они. — Он потянулся к газовому фонарю, тускло горевшему на упаковочном ящике между ними. — Пора выключать.

Шипение фонаря смолкло; все погрузилось в темноту. Гул барабанов и крики со стороны деревни стали казаться еще громче.

— Спокойной ночи, Гектор.

— Покой’ночи.

Ему снилась Фикре: ее гибкое, полусогнутое, черное тело прямо над ним, ее ясные светлые глаза, прикованные к его глазам в момент, когда неописуемое наслаждение перетекает из паха в пах. «Скоро, — шепчет она своим певучим выговором. — Совсем скоро. Когда Бей покинет Харар». Отчасти сон уходит. Во тьме издевательски хохочет какое-то животное. В дальней деревне нескончаемая дробь барабанов биением нового сердца вторит пульсирующей плоти.

Жители деревни пьянеют, и их мысли тоже откликаются на зов пола. Молодые мужчины с жаром отплясывают танец убиения леопарда, но на самом деле своим танцем хотят зажечь женщин, которые в свой черед, изображая в танце великую женскую радость при виде принесенного в деревню убитого леопарда, на самом деле своим танцем подстрекают мужчин к действию.

Кику сидела в сторонке, смотрела. Считала, пусть лучше танцуют те, что помоложе, — раз твои груди теперь плюхаются туда-сюда, а не призывно волнуются, прыжки твои уже вряд ли кого привлекут. При том она и так знала, кто оставит свое копье перед ее хижиной в эту ночь. Байана давеча, чтобы видели все, принес ей пищу, этим напоминая всем, кто видел, что он спит с ней. Кику ничего против не имела, отчасти потому, что он был пылкий, хоть и несколько самодовольный любовник, но еще и потому, что спать с Байаной были у нее и свои причины.

В этот момент одна из причин подошла и присела рядом.

— Ты не танцуешь, — сказал Тахомен.

— Стара я танцевать, — бросила Кику небрежно.

По ее тону можно было понять, что это больше чем ответ на вопрос Тахомена. Собственно, ее слова направили разговор к самой сути их главного преткновения.

— Какая же ты старая! — фыркнул Тахомен. — Кто тебе такое сказал? Глупость это.

Ты мне это сказал, вертелось у нее на языке. Не словами, тем что взял себе второй женой Алайю. Кику перевела взгляд за костер, где среди других женщин танцевала и та. Гадина… груди у нее похожи на наливающиеся тыковки, и когда Алайа прыгала, они чуть колыхались.

— Хорошо танцует Алайа, — сказала Кику.

— Да, — мрачно кивнул Тахомен.

Он тоже прекрасно понимал, что мучает Кику. Ему хотелось сказать: Что ты с ума сходишь! Ну да, я взял себе другую жену. А почему нет? Взял, во-первых, потому, что я вождь — ты слыхала когда-нибудь, чтоб у вождя была всего одна жена? Притом я хочу иметь детей, а ты мне никого не родила. Но ничего этого Тахомен не сказал, потому что знал: Кику все это и без того известно. Он просто негромко заметил:

— Копье Байаны подолгу торчит перед твоей хижиной.

Кику прочертила на земле зигзаг.

— Это копье усердного труженика.

— Он очень умело владеет копьем. — Тахомен сделал еле заметную паузу. — Так он говорит.

Кику не хотелось, чтобы Тахомен думал, будто может загладить нанесенное ей оскорбление несколькими бойкими шутками в адрес ее любовника, потому скрыла улыбку, опустив взгляд к земле, на которой продолжала чертить знаки.

— Потому-то ты так занята, что недосуг зайти ко мне в хижину, — заметил Тахомен.

— Да и ты слишком занят, чтоб ко мне заглянуть.

— Даже если бы собрался, перед твоей хижиной торчит копье Байаны.

— При чем тут копье, ты и не пытался заглядывать.

— Откуда ты знаешь, что не пытался?

Потому что прислушиваюсь к тебе, хотела сказать Кику.

— Потому что, как видно, был слишком занят с Алайей.

— «Новая жена — что куст кофе, чем скорей соберешь урожай, тем лучше», — произнес Тахомен.

— Это так. — И все же Кику не удержалась, чтобы ответить ему другой поговоркой. — «У мужчины много жен, а у каждой жены много любовников».

Тахомен согласно кивнул. Как во многих их поговорках, в той, что сейчас напомнила Кику, подчеркивалась важность соблюдать саафу, то есть взаимный паритет.

— Учти, пословица все-таки начинается со слов: «У мужчины много жен…»

Поняв, что сама себя загнала в ловушку, Кику пошла на попятный:

— Ну, да. Кто же спорит, заводи себе сколько хочешь жен. Хоть троих. Хоть четверых! Сколько душе угодно!

Тахомен вздохнул:

— Если я взял в жены Алайю, это не значит, что стал меньше о тебе думать. Ты по-прежнему старшая жена.

— Что значит «по-прежнему»? Раньше я не была старшей женой. Я была единственной.

— Я хотел сказать, что отношение к тебе всегда будет почтительное.

Почтительное! Что мне с этой почтительности, думала Кику, если тебе нужны сиськи, и дети, и обожание? Что толку зваться старшей, если уже не те годы, чтобы рассчитывать на любовь?

Тахомен снова вздохнул:

— Может, когда Байана перенесет копье в другое место… тогда…

Некоторое время они сидели молча. Потом Тахомен сказал:

— И леопард этот…

— А что леопард?

— Думаешь, белые люди проделали такой долгий путь, чтоб мы помогли им убить леопарда?

Кику уклончиво пожала плечами.

— Я вот все об этом думаю, — сказал Тахомен. Он сплюнул в костер. — По мне, лучше б не за леопардом они пришли. Мне бы самому хотелось леопардом заняться.

— Тебе?

— Ну да. Почему нет?

— В твои годы охоту оставляют тем, кто помоложе.

— Думаешь, я слишком стар? — с наигранным удивлением спросил Тахомен. — И что же, все так говорят, что я, мол, слишком стар, чтоб убить леопарда?

Кику вздохнула. Тахомен имел манеру — что ни скажи обращать на себя. «Видишь, — будто говорил он, — я тоже старею. Разве я скулю на этот