очки, с жаром повествует мне обо всех этих кровавых убийствах, подлых предательствах и благородных поступках, точно они случились вчера и он узнал о них из вечерних новостей по телевизору.
Искусственно замкнутый в пространстве, Китай все же нуждался в соседях, хотя бы для сравнения. И он отыскал их, как и все остальное, в своей собственной истории. Даже моды заимствовали оттуда, как русские у французов в пушкинские времена. В книге про одного старинного каллиграфа я прочел, что в артистическом кругу принято было в одежде и манерах казаться старомодным: за образец брали IV век. А шел-то XI. И простое ли совпадение, что в китайском языке у глаголов нет времен?
Культ старины возведен тут в символ веры. Принцип «чем древней, тем лучше», преобладающий в нашей части света у археологов и коллекционеров, безраздельно господствует в умах. Это длится более двух тысячелетий, и античный балласт, придающий цивилизации устойчивость на ходу, в Китае, я уже говорил, обратился в якорь.
Поняв все это, я иными глазами взглянул на историю западного мира.
Мне всегда было чертовски жаль Древнего Египта, Крита, Афин и домонгольского Киева. Я страдал, обнаружив, что пол-Европы лежит на мраморных руинах Рима с его водопроводами, арочными мостами, театрами – великого организма, поглощенного варварами, не сумевшими даже его целиком переварить.
Еще страшнее подумать, что и дивная европейская цивилизация в какой-то момент устанет эволюционировать и уступит место иной, исчезнет под ней со всем своим пышным реквизитом.
Но, вероятно, даже сохранение той или иной культуры не может быть самоцелью. Рождение нового неизбежно связано со смертью старого, как вдох и выдох. И не бывает одного без другого.
Удивительно, что в этом остановившемся мире еще происходит смена времен года. Но это так.
Омерзительно скучная зима слегла наконец от сухого кашля. Тонкие тени ветвей сделались резче, обозначив приближение весны. И обсаженный тополями бывший загородный тракт – Дорога Белокаменного Моста, откуда к тебе приходят эти письма, – по утрам стал наполняться светом. А прямые одноэтажные улочки в Старом городе похорошели, залитые холодным и прозрачным, как вода, воздухом.
В день, когда расцвели яблони, впервые повалил так и не выпавший зимою мокрый снег. Повиснув на черных зонтах деревьев, он неожиданно напомнил Прибалтику. Здешние крыши и без того графичны, а выбеленные снегом волны черных черепиц обратили весь город в гравюру из музея. Или в стадо каменных зебр, сбившихся в загоны кварталов.
То была мимолетная заставка.
Снег растаял. В гостиничном парке вспыхнули магнолии в язычках розового пламени. Проспект на месте прежней железнодорожной ветки стал сиреневым от цветущего восточного платана. А вся остальная Поднебесная красовалась в веселеньких желтых цветочках.
Потом по пустым мостовым прокатили в разноцветных непромокаемых пелеринках ночные дожди на мокрых велосипедных шинах. После них боковые аллеи заполнились теплым туманом, зеленым и влажным. Ко мне в окно стали биться жуки величиной с небольшую птицу. И вот уже появились стригали газонов со своими громадными ножницами.С установлением ровных весенних ветров приходит золотая пора любителей воздушных змеев. У нас это детская забава, а тут ей предаются люди серьезные и пожилые. Ремесло их доведено до степени искусства.
Возможно, китайские летописи не врут, что эту игрушку придумали еще в IV веке до нашей эры. Одному из императоров так нравилось их запускать, что он даже составил руководство по их изготовлению. Теперь есть целые деревни и пара городков, живущих исключительно этим промыслом. Миллионы штук продают по всему Китаю и за его пределами. Принадлежность к искусству подтверждается и тем, что иные змеи вовсе не умеют летать. Их участь – висеть на стене, украшая комнату.
Но я не о профессионалах, а об истинных любителях, чья страсть сродни увлечению садовода или голубятника. Это они, едва солнце начинает пригревать, выползают из своих пропахших клеем и красками клетушек на площадь Тяньаньмэнь с запасом слаженных за зиму новых змеев. И с озабоченным видом, ликуя в сердце, пускают свои детища в синюю вышину, откуда в черный горох сливается россыпь задравших головы зевак и кажутся мизерными нелепая коробка Дома национальных собраний, и золотые шкатулки дворцов в Запретном городе, и цвета запекшейся крови громада надвратной башни Тяньаньмэнь с портретом Великого кормчего…
По доброй китайской традиции, предписывающей по всякому поводу устраивать праздник, в городке под боком у столицы провели фестиваль воздушных змеев.
Были пешие и велосипедные толпы, стекавшиеся по всем дорогам к месту развлечения. Трубили, пробираясь среди них, кондиционированные автобусы, подвозившие интуристов. На стадионе гремел оркестр.
Дрессированные дети с бумажными цветами и веерами в руках составляли на вытоптанном футбольном поле живые картины. Толстые юные музыканты в красных и белых ливреях били в огромные барабаны. Четыре взвода гитаристов с алой повязкой на лбу и с гитарой наперевес выполняли ритмичные военные упражнения. По боковым дорожкам бегали, посверкивая золотыми мегафончиками, распорядители, дирижируя всей этой массой.
Туристы пили пиво, фотографировали и загораживались от солнца ладонями.
И было чудное светлое небо, исчерканное десятками змеев в виде шелковых птиц и бабочек, иероглифов и стрекоз, а поверх всего перекинули свои громадные многочленистые хвосты два длиннющих летающих дракона – желтый и трехцветный.Поднеб есная, 233-й день
Письмо девятое,
написанное в рыбацком городке Шидао. В нем пахнет рыбой и дешевыми желтенькими сигаретами и звучат большие барабаны. А еще я гляжу по сторонам
В 1421 году, как ты знаешь, Китай отвернулся от моря, переместив столицу в сухопутный Пекин.
Он обратился лицом к северным кочевникам, откуда исходила опасность. Но при этом безвозвратно упустил неплохо, хотя и запоздало, начатую партию общения с миром. Все форточки захлопнулись.
Теперь здесь пытаются проделать обратный маневр.
Реформы, оживление и «западная зараза» идут от побережья. Витрина его – на благодатном юге. Я же отправился много северней, в едва просыпающееся захолустье на Желтом море.
Красноватые вспаханные поля перемежались зелеными, кирпичные дома сменялись глиняными. Время от времени за окном появлялись то ли развалины древних городских стен, то ли недостроенные заводы будущего. Наконец безотрадные фабричные задворки, поля и корабли на свинцовой полоске воды возвестили о приближении Циндао.
Мы проскочили к морю в час отлива.
Из лохматых серых туч сыпала мерзкая водяная пыль. По обнаженному глинистому дну бродили в поисках добычи чайки и одинокие горожане с кошелками.
Историческая родина водки- циндавки входит в тройку крупнейших портов Китая. В колониальную эпоху тут хозяйничали немцы. Недаром местный напиток, популярный у заброшенных на чужбину русских, по вкусу напоминает неважнецкий шнапс.
Приморские кварталы некогда добротных бюргерских домов, теперь порядком обшарпанных, сбегают по холмам к благоустроенной для прогулок набережной с парком. Дальше по берегу ветшающие островерхие коттеджи, от каменных стен которых веет трогательной неметчиной, соседствуют с новыми курортными домиками из тонкого бетона.
Старый Циндао выглядит европейским городом, в котором невесть когда победила китайская революция и только теперь подумывают, не разгрести ли разруху.
Палисадники за чугунными решетками заставлены ломаными велосипедами.
Балконы забиты тазами, пустыми цветочными горшками, банками.
Но тут и там уже высятся кучи разрытого песка, горы бетонных плит и железные остовы будущих офисов и отелей. И выросли первые стеклянные призмы свежеоснованных компаний.
От берега шоссе свернуло в серые кварталы безвременья, где среди мрачных мутноглазых корпусов единственным чудным видением мелькнуло розовое облачко цветущей сливы. Но дальше через низкорослый жилой хлам, презрительно топча его опорами, перекинулся новехонький виадук, и просторная и прямая, как взлетная полоса, скоростная автострада побежала через весь полуостров.Природное трудолюбие китайцев часто преувеличивают. Пекинский служащий на зарплате еще ленивей своего далекого русского собрата. Но в сельской местности свой клочок земли плюс обилие рук дают поразительный результат.
Час за часом по обе стороны шоссе медленно поворачивались безукоризненные газоны полей, пробегали виноградники и грушевые сады, уже пустившие из своих толстых кривых ветвей желтоватые листочки.
Тут и там проступают первые следы ожидаемого благополучия. Ровные и прибранные, как военные городки, краснокирпичные деревни. Скосы дорог, выложенные тесаным камнем, горбатые мостики через ручьи. И хотя в домах затаился почти прежний нищенский быт, трудно не поддаться внешнему впечатлению.
Я влюбился в эту выпестованную землю с узкими террасами взбирающихся на холмы полей, с шеренгами юных садов и светлой мережкой теплиц. С плотинами, квадратными прудами, с аккуратными маленькими минаретами деревенских кирпичных заводиков. Это отсюда наполняются городские рынки, почти накормившие Китай.
В конце пути мы еще завернули в недавно
