воротило. Не то чтобы я не мог… Мог, при необходимости, но чувствовал себя так, словно в корыте с помоями искупался. К тому же проще было разузнать о курута через росм, раз межплеменные браки не редкость.
— Расскажи о своих богах и о вашем правителе, — задал я первый вопрос.
Я сидел рядом с вампиром и внимательно вслушивался в отрывистую, словно лай, речь. Андру добросовестно переводил каждое слово, иногда по нескольку раз переспрашивая, уточняя его смысл. Получалось, верили степняки в силу небесных богов, в Великую Юссу. Именно она когда-то погасила крыльями Большой огонь, пожравший полмира, и укротила чудовищ, что лезли из преисподней через дыру. Юсса дала народу курута новое имя. А еще она сотворила посланников неба. Тех, кто умел разговаривать с богиней и творить чудеса, но был одной крови с курута (как я понял — полукровок-жрецов). Крылатые боги до сих пор иногда приходили в шатры к самым красивым женщинам рода…
На этом месте я не удержался от хмыканья — хорошо устроились, твари крылатые.
— … и те рожали детей, способных к 'песне неба'.
Добиться точного перевода 'песни неба' вампиру не удалось. После некоторых раздумий, мы решили, что так степняки называют обычный полет.
В итоге получалось, сирин долго 'прикармливали' степняков, используя дар своих предсказательниц и магию. Именно с их помощью курута одолели соседей, а совсем недавно обрели великого вождя, объединившего все роды. Великого вождя звали Афиз, что означало — кто мог бы подумать! — сын неба. И он должен был, ни много ни мало, завоевать целых полмира. Завоевание оставшейся половины перекладывалось на плечи его детей и внуков.
На этом разговор можно было закончить — все, что требовалось, я узнал. Андру оказался более любознательным: он расспрашивал пленника до самых сумерек.
Во время допроса я заметил ненавидящий взгляд пленника и ехидную улыбку, скользнувшую по губам упыря, но влезать за объяснением не стал — не время.
С приходом темноты вампиры закинули пленников на лошадей. Этернус решили спрятать трупы в ближайшей балке, оставив там заодно лишних коней. Они принесли бы больше хлопот, чем пользы. Один разросшийся купол чего стоил. Агаи сразу признался — каждый день тратить столько сил на маскировку хоть и возможно, но тяжело. Упыри в скакунах не нуждались, так что я оставил только одну кобылу — для себя.
После стычки с кочевниками настроение моих спутников сильно сдало: женщины теперь глядели испуганно, а Рис и Агаи — мрачно. Хорошо, хоть молчали. Мне, признаться, тоже стало не по себе. Дело было не в мгновенной расправе нежити над опытными воинами, и не в смерти кочевников — враг есть враг, с нами бы церемониться тоже не стали — сам способ убийства оказался невыносимо отвратительным. Когда упыри уходили на 'охоту', их сущность не сильно колола глаза, а теперь… теперь нас попросту ткнули в нее носом.
Однако это ничего не меняло! Наш путь лежал по-прежнему в сердце Пустоши. А в остальном… меньше повода для лицемерия и обмана самих себя. Да, у нас в союзниках нежить, которая жрет людей! И кривиться в гримасе отвращении поздно — мы уже сделали выбор. Вот только что же он поганый такой?!
— Мо шизане… — прошипел я сквозь зубы. Все эти рассуждения меня совсем не успокоили: наоборот, в результате захотелось в голос завыть. Как брошенной собаке.
Я повернулся, намереваясь окликнуть Риса, и наткнулся на взгляд Эрхены.
С тех пор, как Агаи снял с моего тела иллюзию, я старался к девушке не подходить. Избегал ее всеми доступными способами, даже нечастые просьбы и поручения передавал через Риса. Безразличие давалось мне нелегко. Девчонка, поняв, что происходит, плакала, когда никто не видел. А вот страшный облик 'принца подземного мира' ее по-прежнему не пугал, и я не знал, что с этим делать.
Девушка держала в руках миску с едой, и не сводила с меня взгляда.
Я снова выругался:
— Эдхед то…
Мне как никогда требовался ясный ум, а вместо этого в мыслях и душе царил страшный хаос. Никогда не надеялся, что найду себе женщину по сердцу — и вот… нашел! Более того — чудо или невероятное везение? — чувство оказалось взаимным. И что? Я вынужден гнать любимую прочь. Мы встретились слишком рано, или слишком поздно, или попросту зря.
Я вздохнул и отвернулся. Обмен взглядами стал ежедневным ритуалом, повторявшимся несколько раз за сутки. Сегодня я собирался его прекратить: отпугнуть девушку раз и навсегда. А для этого мне придется на время влезть в шкуру жестокого чудовища.
Я привязывал тюки с одеялами на одну из лошадей, когда меня нашел Рис. Он остановился рядом, долгое время молчал, наблюдая за моей возней, но все-таки не выдержал и спросил:
— Мы завершим поход до первого снега?
Я хмыкнул — в гробу видал такую деликатность — и ответил вопросом на вопрос:
— Тебя точно именно
Лаланн усмехнулся:
— Нет.
Перехватил кобылу под уздцы, погладил ее бархатистую морду и тихо сказал:
— Дюс, ты уверен, что мы поступаем правильно?
Сторукий Мо… Конечно нет! Я что, провидец или пророк?
Вслух сказал другое:
— Да. Насколько это вообще возможно в нашей ситуации. Но ты по-прежнему волен уйти. Если захочешь.
— Они отвратительны, Дюс. Я чувствую себя предателем людей, когда думаю, что придется сражаться на стороне кровососов!
Я покачал головой:
— Ты неправильно оцениваешь ситуацию, Рис. Это
— Наверное, да, — признался Лаланн, нахмурился и задумчиво произнес: — Все время думаю, что у меня общего с нежитью. Насколько я сам еще человек.
Веселенькое дело! Ну и каша у него в голове.
— Зеркало дать? — поинтересовался я вместо ответа и, разозлившись, позвал:
— Агаи, иди сюда!
Сирин встал рядом с Лаланном, изобразив предельное почтение и внимание. Я мысленно скривился — парень откровенно юродствовал, изображая покорного слугу.
— Посмотри ауру Лаланна и скажи, что ты видишь! — приказал я магу.
На его подвижном лице мелькнуло удивление, тут же переросшее в серьезную сосредоточенность: маг решил, что у милитес какие-то проблемы. Взгляд Агаи на некоторое время стал невидящим, сосредоточенным на незримой картине.
Наконец сирин сказал:
— Края истончились, плотность неровная, кое-где прорехи. Ты перенервничал, Рис, и сильно устал. Я сварю тебе укрепляющего отвара, а заодно сонного. Мне кажется, ты плохо спишь.
— Сонное зелье сейчас не для нас, — с ходу запретил я опасные для жизни эксперименты и уточнил: — Кроме расшатанных нервов и усталости, ничего не видишь?
Агаи снова уставился на милитес, обошел его и нервно замотал головой.
— Нет, не вижу. Да что случилось-то?
Не получив от меня ответа, сирин пристал к Лаланну:
— Ты плохо себя чувствуешь? В чем дело?
Рис попробовал отделаться от врачевателя:
— Все хорошо! Дюс пошутил.
Я оскалил зубы в широкой улыбке:
