танки жечь, как в землю закапываться, как маскироваться. И еще знают несколько нужных приемов ножевого боя и борьбы рукопашной с применением подвернувшихся под руку предметов, которыми спецназ владеет. Это на крайний случай, Сёмочкин обучил. Спасибо ему.
И дай Бог мужикам толкового командира, который не пошлет их в дурную, безнадежную атаку на врага, по чистому полю, в полный рост, под немецкие пулемёты и пристрелявшуюся артиллерию…
Будьте живы, мужики!
Сейчас уходят к Вязьме, на вокзал малолетки и больные. За два дня доберутся. Разделили их на группы по десять человек, чтобы авиацию врага не привлекали. Старших над группами назначили, продукты разделили по справедливости, справки дали о том, что честно они на строительстве оборонительных объектов работали и что руководство строительства просит оказать содействие в их проезде на железнодорожном транспорте до места жительства.
Счастливого пути, пацаны!
Настает наш черёд. В блиндажи и землянки наши уже вселились бывшие ополченцы Сталинского района Москвы, ставшие бойцами регулярной Второй стрелковой Сталинской дивизии.
По акту сдали мы свои лопаты и автомашины, лошадей и телеги. Занимают Сталинцы вырытые траншеи и построенные нами бетонные укрепления.
Удачи вам, славяне!
Наша рота выстроилась на просёлке. Все в новенькой уставной форме бойцов РККА. На правом плече каждого по винтовке с примкнутым штыком. На поясе по подсумку с обоймами винтовочных патронов и по две гранаты РГД. По пулемёту на взвод. Мы, согласно полученному приказу, уходим занимать свой рубеж обороны.
Был дурацкий приказ, отправить нас туда практически безоружными, но не знал штабной дуболом, что в первый день попадания, отправили Филиппов и Сёмочкин бумагу с просьбой выделить оружие и боеприпасы для несения караульной службы и для военного обучения. Заявку ту, понятно, с учетом реалий 1941-го года, уполовинили. Однако, с учетом двадцати исправных винтовок, выданных сегодня, нам стволов на роту хватает. Хватило даже московскому очкарику Сене Груму. Он в военкомат не пошел. Побоялся, что забракуют по зрению.
Толковый парень и организатор хороший, только вот молчит третий день с тех пор, как сгружали возле шоссе санитарки умерших раненых из санитарного автобуса. Сгрузили и Сениного отца – бывшего красного кавалериста, а на этой войне – майора танковых войск Грума. Сгрузили обрубок некогда могучего тела без рук и без ног. Долго сидел Сеня возле свежей могилы, которую сам выкопал, сам батю положил и сам землёй засыпал. Стоит Сеня в строю, в одетый в то, в чем из Москвы приехал, нарушая форму одежды, в обмундировании тридцатых годов в отцовской буденновке и старой кавалерийской шинели.
А ещё присоединился к нам Колька Кудрявцев. Тот стоит с новенькой, но дореволюционной, царского производства трёхлинейкой, принесённой Колькиным отцом с Гражданской войны.
Сбегал Колька за оружием к себе домой, рассказал домашним о гибели Анечки и вернулся. Стоит Колька рядом со Славкой Мамакиным. Они теперь всегда вместе, как братья.
Да и все мы сейчас как братья в этом не нашем, но теперь в НАШЕМ времени.
Мы уходим на свой рубеж…
Совсем забыл, нет среди нас Толика Терещенко, Вадима Прусковца, Серёги Ковалева и Сашки Аверьяненкова и трех ездовых бойцов. Нет потому, что 'заиграли' мы одну полуторку, пять лошадок для обоза и два верховых коня для командиров Филиппова и Сёмочкина. Они сейчас в лесу спрятаны. Там ещё и конь Черкес, которого Витька Александров поймал и вылечил. Обоз к нам на марше присоединится.
Дорога в тыл – дорога на фронт
(Из дневника красноармейца Александрова)
Форма и оружие обязывают.
К чему? К воинской дисциплине. Демократия и самостоятельность хороши. Но вот мы опять в строю. Не в походной колонне, следующей на работу, а именно в воинском строю.
На плечах привычные армейские шинели, только без погон и блестящих пуговиц, но зато с широкими черными петлицами. Шинели туго, по-армейски затянуты ремнями. Оттягивают плечи винтовка, противогаз и вещевой мешок. У каждого в мешке сумка-сухарница, две банки консервов, котелок, кружка, ложка, пара портянок, кусочек мыла, маленькая коробочка-хлорница, индивидуальный перевязочный пакет и четыре пачки патронов. В кармане шинели кисет и самодельная зажигалка. В поясном карманчике-пистончике солдатских брюк лежит черный бакелитовый пенальчик с отвинчивающейся крышечкой и с двумя незаполненными типографскими бланками. Это 'смертный медальон'.
Черт его знает, как заполнять нам эти бланки? Родился в 1957 году, призвался в 1979-м, а погибнуть могу в 1941-м, мать с отцом – ближайшие родственники, которым следует прислать похоронку – под стол ходят пешком и друг друга не знают?
Бред какой-то и выдача важной государственной тайны. Буду в смертнике швейную иголку хранить, чтобы не затерялась, один бланк скурю, если без бумаги останемся, а на втором напишу 'Красноармеец- стрелок Александров Виктор Александрович. 22 года. Смоленская область' и всё. Очень не хочется стать неизвестным солдатом.
Опять я не о том. Отвлёкся. Так вот, мы в едином строю и опять, точнее – теперь, настоящие солдаты. Хотя и раньше солдатами считались, но почему нам в послевоенном будущем оружия не давали, воевать не учили? Наверное считали, что 'если завтра война, если завтра в поход', то погонят нас на убой, как баранов дороги и мосты под обстрелом чинить, а врага при случае, военные строители должны лопатами поубивать?
Мы солдаты, а не толпа расхристанных землекопов. Филиппов подает команду и на уровне подсознания, четко как один выполняем поворот направо и четко, с левой ноги, рубанув строевой шаг, начинает движение.
Запевалой всегда был Мамакин. Но мы его не дёргаем. После гибели Ани, Мамакину не до песен, но что-то рванулось у него из души и рота подхватила первые Славкины слова
Потом рота пела 'Десантный батальон', 'Дымилась роща', 'Последний бой' и 'День победы'. Много чего пели про войну и про любовь на войне. Хорошие песни. Нужно поделиться с местным народонаселением. Пускай им эти песни помогают в тяжелую годину. Пускай они песни знают и чаще о Победе думают.
