...И духов зла явилась рать

Ярко-пурпурные, темно-зеленые и голубые как молния угри, черви и латинские надписи обнаружились над его запястьем.

— Вот это да! — воскликнул Уилл. — Вы должно быть и есть «Татуированный человек!»

— Нет. — Джим изучающе посмотрел на незнакомца. — «Разрисованный человек» — есть разница.

Мистер Дак кивнул с явным удовольствием.

— Как тебя зовут, мальчик?

Не говори ему! — подумал Уилл и замер, удивленный своей мыслью. Почему не говорить?

Губы Джима напряженно подергивались.

— Саймон, — сказал он и улыбнулся, показывая, что это ложь.

Мистер Дак улыбнулся в ответ, чтобы показать, что он понимает это.

— Хочешь посмотреть еще, Саймон?

От смущения Джим не мог даже кивнуть в знак согласия.

Медленно, с видимым удовольствием мистер Дак засучил рукав до локтя.

Джим уставился на его руку. Она походила на кобру, которая извивалась, раскачивалась из стороны в сторону, готовясь нанести смертельный удар. Мистер Дак сжимал и разжимал кулак, перебирал пальцами. Мускулы играли и перекатывались под кожей.

Уиллу захотелось обежать вокруг, чтобы лучше рассмотреть руку, но он не мог двинуться с места и только думал: Джим, ох, Джим!

Они стояли рядом, Джим и этот длинный, и рассматривали друг друга так, словно один был отражением другого в темной витрине ночного магазина. Ежевично-колючий костюм длинного человека заставил пылать щеки Джима и привел в смятение его глаза, которые вместо кошачье-зеленых, какими они всегда были, сделались пасмурными, расширившимися, впитывающими увиденное. Джим стоял, словно бегун, одолевший длинную дистанцию: с запекшимся ртом, с руками, протянутыми, чтобы получить некий приз. И действительно, этим призом были картинки, подергивающиеся в пантомиме, когда мистер Дак заставлял иллюстрации, холодно застывшие на коже, повиноваться движениям его теплых пульсирующих запястий… На небе загорелись звезды и Уилл видел, а Джим не замечал, что последние горожане уже укатили в своих теплых машинах в город: наконец, Джим едва слышно произнес: «Черт возьми…», и мистер Дак опустил свой рукав.

— Спектакль окончен. Пора ужинать. Карнавал закрылся до утра. Все разошлись. Возвращайся, «Саймон», и катайся на карусели, когда ее починят. Возьми эту карточку и можешь кататься бесплатно.

Джим, не отрывая глаз от скрывшегося под рукавом запястья, взял карточку и сунул в карман.

— Прощайте!

Джим побежал.

Уилл со всех ног бросился за ним.

Джим, мчавшийся вихрем, вдруг на мгновение оглянулся, подпрыгнул и уже второй раз за сегодняшний день исчез.

Поравнявшись с деревом, около которого пропал Джим, Уилл посмотрел вверх и увидел друга, спрятавшегося между ветвями. Уилл оглянулся. Мистер Дак и мистер Кугер стояли к ним спиной, занятые каруселью.

— Быстрей, Уилл!

— Что?

— Они увидят тебя. Лезь скорее!

Уилл подпрыгнул. Джим помог ему взобраться наверх. Старое дерево раскачивалось. В кроне завывал ветер. Джим усадил тяжело дышавшего друга на ветке рядом с собой.

— Джим, уйдем отсюда!

— Заткнись! Смотри! — прошептал Джим.

Внутри карусельного механизма что-то зазвенело и забренчало, раздалось едва различимое шипение и свист пара в трубах органа-каллиопы.

— Что там было нарисовано, Джим?

— Картинка.

— Да, но какая?

— Это было… — Джим прикрыл глаза. — Там была нарисована змея… которая… в общем, змея.

Джим упорно отводил глаза.

— Ну, ладно, не хочешь — не рассказывай.

— Я же сказал тебе, Уилл, змея. Потом я устрою, чтобы он показал ее тебе, идет?

Нет, думал Уилл, не хочу я этого.

Он посмотрел на пустую дорогу, испещренную миллиардом следов, и внезапно подумал, что сейчас гораздо ближе к полуночи, чем к полудню.

— Я иду домой…

— Конечно, Уилл, уходи. Зеркальные Лабиринты, старые учительницы, потерянные сумки с громоотводами, исчезнувшие торговцы, танцующие картинки со змеями, карусели, на которых нельзя кататься… а ты собираешься домой!? Конечно, старый дружище Уилл, прощай!

— Я… — Уилл начал спускаться с дерева и вдруг замер.

— Все ясно? — послышался голос внизу.

— Ясно! — ответил кто-то с дороги.

Мистер Дак, находившийся не более чем в пятидесяти шагах отсюда, двинулся к красному пульту управления, который стоял возле билетной кассы. Он свирепо оглядывался вокруг, и взгляд его не миновал дерева, укрывшего в своей кроне мальчиков.

Уилл крепко ухватился за сук, Джим изо всех сил вцепился в свою ветку, оба сжались и замерли.

— Запускай!

Раздался скрип, лязг, стук, высоко, а затем все ниже зазвенела, загудела медь, и карусель двинулась.

Но ведь она сломана, подумал Уилл, она же испорчена!

Он быстро посмотрел на Джима, который диким взглядом уставился в одну точку.

Карусель завертелась… да… но…

Она двигалась наоборот.

Маленький орган-каллиопа внутри карусельного механизма загрохотал своими рвущими нервы барабанами, заклацал тарелками, похожими на маленькие луны, застучал зубами кастаньет, хрипло, задыхаясь и кашляя, зарыдали его трубы, свистки и наигрывающие причудливые мелодии флейты.

Музыка, подумал Уилл, она тоже наоборот!

Мистер Дак резко повернулся, огляделся вокруг и посмотрел наверх, словно услышал мысли Уилла. Ветер с мрачным неистовством раскачивал деревья. Мистер Дак пожал плечами и отвернулся.

Пронзительно визжа и лязгая, карусель летела наоборот все быстрее и быстрее!

Тем временем огненно-рыжий мистер Кугер, который расхаживал взад-вперед по дороге, вдруг остановился под их деревом. Уилл мог запросто плюнуть ему на голову. Затем орган издал необычайно фальшивый, неистовый вопль, заставивший завыть и залаять собак всей округи; и мистер Кугер резко повернувшись побежал и прыгнул в мир крутившихся наоборот зверей, которые вперед хвостом неслись по бесконечному вращающемуся ночному пути неизвестно куда. Хлопнув рукой по медным стойкам, он бросился на сиденье, и полетел назад по кругу: с вставшими дыбом рыжими волосами, розовым лицом и пронзительными синими глазами; назад по кругу, назад по кругу под пронзительный визг музыки, которая тоже словно засасывалась назад каким-то жутким нескончаемым вдохом.

Музыка, подумал Уилл, что же это за музыка? И как мне узнать, какая она настоящая? Он покрепче уцепился за сук и попытался уловить мелодию, а потом мысленно напеть ее самому себе, чтобы разгадать. Но медные колокола и барабаны били в его грудь, перевертывали сердце так, что он чувствовал, будто самый пульс его перевернулся, кровь двинулась в обратном направлении, сотрясая упрямыми толчками все тело; он был так поражен, что рисковал упасть, и старался лишь покрепче ухватившись, удержаться на ветке и впитать в себя зрелище крутящейся наоборот машины, и мистера Дака, настороженно стоящего у