смертоубийственное заклятие не достигало окончательной мощи, то ли попросту требовалось магическим способом прохудившиеся башмаки залатать. Какая разница? Погибли все пленные, кроме Санэ.
— Если в такую историю впутаться, живым из нее не уйдешь, — хмуро заметил Санэ. — Только мертвым. Вот мертвым кое-кому удалось. Сам бы я, может, и не додумался, но у других раньше получалось, я о подобных людях слыхал. Говорят, у одного провинциального наместника мать таким манером на свободу выбралась. Слухи, конечно, замяли — все ж таки знатная дама, — но только раньше она здоровехонька была, а потом вдруг как-то разом здоровья лишилась. Ну и сын у нее такой же. Еле дышит. Так что, думаю, правду люди говорят — побывала она там.
— Правду, — коротко кивнул Кенет. Акейро никогда не рассказывал ему, отчего одно присутствие Инсанны в городе едва не стоило ему жизни; теперь же Кенет отлично понял причину загадочного недуга. В том, что речь идет о матери Акейро, он не сомневался.
— Вот видишь. Что смогла беззащитная женщина, могу и я. Мне даже проще было. И притворяться мертвым не надо. Я попросту ушел.
— Куда? — удивился Кенет.
— В свои песни, — терпеливо и очень обыденно разъяснил Санэ. — Я ведь могу там жить. Не весь, конечно. Тело осталось. Но вид — мертвее не придумаешь.
О таких людях Кенет только сказки слышал, да и то не часто. В мире песен, в мире легенд и памяти может жить далеко не каждый сказитель. Одно дело, что Кенет в истину подобных историй верил непреложно: ему доводилось слышать сказания, в которых явно ощущалось присутствие их сказителя, и он не раз дивился, отчего этого присутствия не ощущают остальные слушатели. Но совсем другое дело — встретить человека, который не только способен сложить песню, но и уйти в нее, хотя бы на время.
— Теперь ясно, почему ты не хочешь обо мне песни складывать, — усмехнулся Кенет непослушными от восхищения губами.
— Вот именно, — кивнул Санэ. — Мало ли на что ты в мире моих песен нарвешься. Молодой ты еще для такого. Сопливый.
Кенет хотел возразить, но возражений не нашел и только шмыгнул обиженно носом.
— Не обижайся, — посоветовал Санэ.
— На правду не обижаются, — вздохнул Кенет. — А что было дальше? Инсанна не заподозрил?
— Нет. Куда ему! А даже если — как он меня оттуда достанет? Вот и вышло, что я был рядом, когда... — Санэ резко замолчал.
— Когда — что?
— Молодой ты еще, — отрезал Санэ. — Сопливый. Кому говорено? Вот ведь любопытный! Сам подумай — долго ты проживешь с таким знанием?
Кенет подумал. Действительно недолго. Он уже один раз попался на глаза Инсанне. Если попадется вторично, да еще с таким знанием... где находится то самое яблочко, в котором проживает тот самый червячок...
— Так что не суй носа, мальчик, куда не просят. Я вот сунул и с тех пор ни одного спокойного дня не видел. Даже когда Инсанна выкинул мое тело за ворота вместе с трупами, даже когда он считал меня мертвым. Уже и то плохо, что я тебе столько рассказал. Опасно.
— Поздно спохватился, — возразил Кенет. — Забыть я уже ничего не смогу.
— Положим, если я очень захочу — сможешь, — поправил его Санэ. — Только пользы тебе от этого никакой. В жизни Инсанна не поверит, что у тебя ни с того ни с сего память отшибло. Ладно, что сделано, то сделано. Как оберечь тебя от него на расстоянии, я знаю. Штука нехитрая. Ты ему только лицом к лицу не попадайся.
— За этим дело не станет, — пообещал Кенет. — А дальше что было?
— Любопытный ты, — вздохнул Санэ. — А дальше было скверно, вот что. Магические пытки — это, господин воин, такое... в общем, не приведи тебя на своей шкуре попробовать. Крепко у меня от них в голове помутилось. Не совсем я правильно уходил, не совсем правильно и вернулся. Не весь я вернулся, понимаешь? Кое-что я оставил там, в мире песен. Раньше я мастером рукопашного боя был не из последних. С таким сопляком, как сегодняшний, справился бы шутя. А теперь со мной кто угодно разделается. Только и могу, что уклоняться, пока сил хватает, так не вечно же. Если противник покрепче меня да помоложе, он меня возьмет, едва я выдохнусь. Ни тебе заново выучиться, ни по-старому уметь. Даже показать не могу, что умел раньше. Только спеть. — Санэ внезапно ухмыльнулся. — Кстати, ты тогда своим мечом не совсем правильно орудовал.
— Может быть, — пожал плечами Кенет. — Все равно по-другому я не умею, и показать мне некому.
— Показать? — переспросил Санэ. — Да ты мне, похоже, не веришь. Или не понял. Что ж, изволь.
Санэ запел на языке дальнего Загорья. Кенет слышал это наречие всего дважды в жизни и не знал на нем ни единого слова. Однако он понял с несомненной ясностью, в чем состояла его ошибка и как ему следовало действовать. Понял так же отчетливо, как если бы Санэ сам показал ему, как правильно завершить прием, чтобы и более опытный противник не мог сопротивляться.
— Вот это да! — восхитился Кенет, потирая запястье. Оно слегка ныло, словно он добрых полдня упражнялся с мечом.
— Баловство одно, — сурово осадил его Санэ. — Настоящей выучки так все же не добудешь. Сам учись своей оглоблей махать. Мне сейчас надо для тебя оберег подыскать. Струна тебе не годится. Сильные у меня струны, а все же...
Он ненадолго задумался, потом решительно вынул из мочки левого уха серьгу: тонкое, почти невесомое золотое кольцо с крупной ярко-белой круглой жемчужиной.
— Волосы назад откинь, — скомандовал Санэ.
Кенет, как и раньше, подчинился безропотно, даже не задумываясь. Санэ вынул из воротника иглу, прокалил ее на костре и подождал немного, пока остынет.
— Это зачем? — не понял Кенет.
— Не дергайся, — предупредил Санэ.
Ухо Кенета проколола резкая боль. Кенет ахнул, но Санэ уже вставил в ухо ободок серьги и ловко защелкнул маленький замочек.
— Продергивать время от времени не забывай, — посоветовал Санэ, — иначе присохнет.
— Да зачем?
— Все тебе знать надо, — проворчал Санэ. — Из того, что у меня есть с собой, жемчуг — самый сильный оберег.
— Столько-то я и сам понимаю, — огрызнулся Кенет. — Я другого не пойму. Тому парню — струну, мне — жемчужину, а сам как от Инсанны защищаться будешь?
— А никак, — ответил Санэ. — Защищать меня от Инсанны будешь ты.
Кенет вытаращил глаза. Санэ откровенно наслаждался его изумлением.
— Самому мне ничего не грозит — ушел в свои песни, и поминай как звали. К сожалению, тело я с собой взять не могу. Его сначала спрятать надо. Вот только довести его надо до убежища незамеченным, а это непросто. Если Инсанна сейчас меня видит — а чует отчего-то мое сердце, что так оно и есть, — то уйти и увести свое тело я могу разве что в плаще-невидимке.
— Не обессудь, — хмыкнул Кенет, — чего нет, того нет.
Санэ засмеялся.
— Ошибаешься. Именно ты и сделаешь меня невидимым. Это проще, чем ты полагаешь.
Он встал, завязал свой мешок и закинул его за спину.
— Вынь свой меч из ножен, мальчик, — мягко произнес он. — Очерти меня кругом.
И снова Кенет не замедлил послушаться. Он извлек меч из ножен и очертил вокруг Санэ линию. Едва круг замкнулся, как Санэ засмеялся вновь — на сей раз с торжеством. Кенет поднял глаза и остолбенел: в круге никого не было. А потом медленно, постепенно начал исчезать и начерченный крут.
— Спасибо, Кенет, — донеслось из пустоты. — Если встретимся, за мной не пропадет. Смотри костер загасить не забудь.
