символизировал небо. Не было икон, роспись показывала мир, где царят любовь и добро. Пасторальные картины, что дороги каждому сердцу. Над алтарем был изображен Единый в виде старого, но еще крепкого мужчины, убеленного годами, в простой одежде. Еще одно отличие от остального Камоэнса — на голове Единого не было воздушной сияющей короны. Пат показалось, что Бог со стены смотрит именно на нее. И взгляд этот был добрым, заботливым, ласковым.
— Да, — восхищенно произнесла девушка, — ваш храм прекрасен!
Риккардо довольно улыбнулся:
— Взгляд заметила?
Он перешел на «ты», но Пат не стала его поправлять.
— Да.
— Это наша гордость. Имя мастера неизвестно, но, ясно, руку его направляло небо.
— Скажи, а кто эти люди? — Патриция указала на портреты, висящие на специально выделенном фрагменте стены под изображением Единого. — Святые?
— Нет, не совсем, скорее… — Граф запнулся, подбирая нужные слова, — скорее это люди, достойно прожившие свою жизнь и ставшие примером для окружающих.
— Значит все-таки святые?
— Нет, их жизнь не была образцом святости, они были обычными людьми. Расскажу на примере. — Риккардо указал на портрет бородатого мужчины средних лет в одеянии монаха. — Преподобный Альварес — священник этого храма триста лет назад. Тогда Осбен был маленьким городком. По сохранившимся запискам, преподобный был человеком веселым и добрым. Никогда не отказывал в помощи страждущим, мирил семьи, хранил душевный покой городка. Любил женщин и был не прочь выпить. Содержал приют для сирот. Когда Кардес захватили скайцы, поднял жителей на восстание и был убит захватчиками. На похороны пришел весь город.
Это не образец святого праведника, как многие в официальной церкви Камоэнса. Те святые, которым ты поклоняешься, в большинстве своем славны тем, что всю жизнь ходили с веригами, постились до полусмерти и избегали женщин как огня. Альварес — образец настоящего живого человека.
— Не будем спорить, — отмахнулась Пат. — Вот лучше скажите мне, Риккардо, — они уже вышли на улицу, — почему превратили графство в притон для сектантов и еретиков всех мастей? Не брезгуете никем. Собираете отбросы со всех Благословенных земель.
— Узнаю стиль Альфонса — очернить и опошлить, зная, что я оправдаться все равно не смогу.
— А вы попробуйте.
— Кардес — самое большое графство Маракойи. Много свободных земель, мало людей. Еще мой прадед, Риккардо, пытался решить эту проблему — не смог. Принимать беглых вилланов нельзя. А еще откуда могут взяться новые подданные? Отец отдавал землю бесплатно своим кондотьерам, в результате две тысячи опытных воинов осели в графстве, их сыновья дрались под Дайкой.
— Так, значит, сыновья кондотьеров без чести и совести виноваты в том, что пленных не брали, а раненых добивали? — возмутилась Патриция.
— Нет, это я отдал такой приказ. В Кардесе грабителей и насильников вешают независимо от титулов. Не передергивайте, Патриция, вам это не к лицу.
Пат закусила губу. Ее бесило несоответствие между словами и поступками.
Верующий де Вега, любит церковь. А ее Альфонс, так же как мужья и братья подруг, больше никогда не вернется домой. Добрый де Вега, справедливый, но убил беззащитную женщину. Но заострять на этом внимание — снова подставлять себя под удар. Поэтому она сменила тему:
— Вы так и не ответили, почему принимаете еретиков?
— Не перебивайте — и узнаете. — Риккардо оставался невозмутимым. — Мой учитель Клавдий Турмеда, отец Кармен, предложил мне этот способ освоения новых земель. Кардес — глушь, чиновники короля и столичной Церкви здесь появляются редко. Их интересуют лишь налоги. Да и мне — юнцу — легче оправдаться, чем взрослому вельможе. В семнадцать лет я подписал указ о равенстве всех религий. Люди его поддержали.
— Как можно равнять в правах истинных верующих и еретиков из Лагра?! — воскликнула Патриция.
— Вы, наверное, забыли, сеньора, что и нас, «возвращенцев», в Мендоре за глаза называют еретиками, хотя мы и подчиняемся совету епископов и платим им десятину. Для меня разницы нет. Все люди равны независимо от веры. Есть и плохие, и хорошие. Первых в Кардесе ждет Подруга, для вторых — свободные земли и пособие на первое время, — неожиданно жестко закончил Риккардо.
— Кто помогает еретикам, тот губит свою бессмертную душу! — Строчка из проповеди вспомнилась крайне удачно.
— У нас с вами религиозный диспут получается, Патриция, — рассмеялся де Вега. — Считайте, что душу я свою уже продал.
— Это точно, — отметила девушка, посмотрев на его левую руку, скрытую черным наручем.
— Еретики — в чем их грех? — продолжал Риккардо. — В Лагре убивали за мелкий отход от основных канонов, доходило до абсурда; вопрос «Есть ли у Единого борода?» — решал судьбы городов. Лагрцы тысячами бежали ко мне. Религия у каждого своя. Мои любимые друзья- подданные паасины, лесной народ, — вообще язычники, поклоняются волку. Что из этого? Зато налоги платят вовремя, и лучники у них прекрасные.
За семь лет население Кардеса увеличилось на треть. Доходы благодаря упрощению налоговой системы и искоренению мздоимства чиновников выросли вдвое. Свободных земель хватит, чтобы принять еще тысяч десять — пятнадцать.
— Вы готовы душу продать за барыш, граф.
— Да, я — воплощение зла. К счастью, вы скоро избавите мир от моего присутствия.
— А вы надеетесь на другой исход? — Пат постаралась, чтобы это прозвучало как можно жестче.
Де Вега посмотрел ей в глаза. Пат не отвела взгляда, и бравада спала с его лица.
— Нет, Пат, давно уже не надеюсь.
Риккардо де Вега — граф Кардес — молча рвал поводья. Точнее, пытался, бессмысленно и безуспешно. Грубая кожа не поддавалась, но усилия, пусть даже напрасные, выпускали злость.
Обратная дорога ничем не напоминала веселое утро, они не разговаривали друг с другом, смотрели в разные стороны. Пат наверняка обиделась. Завязавшийся было диалог оказался испорчен этой глупой перепалкой. Наконец Риккардо не выдержал и поинтересовался как бы мимоходом:
— Патриция, вы когда-нибудь были в типографии?
Девушка ответила не сразу, но было видно, это вопрос заинтересовал.
— И вы сейчас скажете, что в вашем чудесном Осбене есть еще и типография?
— Сеньора, вас невозможно удивить, — он постарался, чтобы голос
