крупными булыжниками выжженную проплешину, все понял. Девушка поставила миску на край очага, потом достала длинный широкий нож и принялась широкими махами отстригать от наваленных рядом с очагом толстых веток десятисантиметровые куски. Тим смотрел на нее, открыв рот - сучья были с руку толщиной, а нож проходил сквозь них, как будто они были сделаны из взбитых сливок - даже не замедляясь ни на мгновение. Обычный нож, вроде. Тим вздохнул. Хорошо бы уж Арво поскорее сделал из него волина, как обещал. 'А вдруг он и не собирался выполнять обещания?' - подумал вдруг Тим, - 'Какая ему от этого польза? А вот так - в виде как-будто главаря, но ничего не понимающего и вынужденного во всем ему подчиняться, да еще и с йельмом, да еще и с арбалетами - я ему очень даже нужен'. Подобные мысли возникали у него частенько, но обычно Тим их сразу прогонял - какой смысл, ему все равно деваться некуда. Но сейчас он порядком призадумался, увидев, как девушка, утверждающая, что волином ей не стать, запросто показывает фокусы, которые Тим повторить и не мечтает - это Тим, которому уже все прожужжали заверениями, какой у него 'потенциал'. Может, все, начиная с той здоровенной кошки, чего-то путают, а никакого такого потенциала у него и вовсе нет?
Нальма спрятала нож, нагнулась и перекидала нарубленные дрова в очаг. Потом встала и сообщила Тиму:
- Подожди немного, я хворост соберу - костер разжечь.
Тим, сообразивший, что подвернулась удачная возможность, встрепенулся.
- Не надо хворост, - сказал он, - так разожгем. Рекс!
Если приказать йельму поджечь дрова, он их за секунду в пепел превратит, но Тим уже давно обнаружил, что для получения огня вовсе не обязательно приказывать Рексу что-нибудь зажечь, в общем-то хватало и просто его непосредственной близости.
- Лети сюда, - Тим ткнул указательным пальцем в сложенные дрова. Йельм послушно метнулся в очаг, а через минуту там уже весело потрескивал огонь.
- Вылетай, - сказал Тим и повернулся к Нальме, - вообще-то, можно было и костра не разводить, но так надежней - он и тарелку твою может спалить нечаянно.
- Не надо тарелку жечь, - испуганно мотнула головой Нальма, - пусть будет костер. Сейчас, подожди...
Девушка сбегала в дом, принесла в сложенных ладонях с горкой насыпанные сероватые круглые семена какого-то растения, высыпала их в миску, перемешала получившееся просто рукой, посмотрела критически, потом снова убежала в дом и вернулась с еще одной порцией крупы. Подвинула миску к огню и присела рядом на траву.
- Садись, - обратилась она к Тиму, и хлопнула по траве рядом с собой, - через лирм будет готово.
Тим переступил с ноги на ногу, смутился и мотнул отрицательно головой:
- Нет. Я постою.
- Почему? - во взгляде девушки Тиму показалась обида, и он поспешил ответить, хотя только что не собирался ничего объяснять:
- Я же на лошади не очень... умело езжу. То есть, ездил, сейчас-то я уже научился. Но я целый день ехал.
Нальма секунду смотрела на него с недоумением, потом в ее глазах мелькнуло понимание, она хихикнула и закрыла рот ладонью.
- Ну, - сказал еще более смутившийся Тим, выдернул болт из щепки, болт сунул в цевье арбалета, а щепку кинул в огонь. - бывает.
Нальма вдруг вскочила и ухватила Тима за руку.
- Пойдем, - сказала она и потащила его к дому, - я тебя травами натру, сразу перестанет болеть. А то как ты сидеть будешь?
Тим, бормоча, что не стоит, что разок потерпеть можно, и вообще - не очень-то и болит, потащился следом, вешая арбалет на пояс. Нальма завела его в дом, уложила лицом вниз на топчан и откинула подол курточки. Джинсы заставили ее на секунду задуматься, но потом она просунула под них пальцы и потянула вниз. Джинсы, разумеется, не поддались - это же были джинсы, а не местные дурацкие штаны, поэтому, подергав их пару секунд, Нальма сдалась.
- Сними, - потребовала она у Тима.
- Зачем? - неприязненно поинтересовался Тим. Происходящее напомнило ему визит в процедурный кабинет, который он никогда не любил - дело, разумеется, не в боли от шприца, а в унижении.
- Чтобы я травой натерла, - удивилась Нальма, - а то как ты обратно поедешь? Завтра только сильнее болеть будет. Да и вообще, болезнь может начаться - будешь потом до старости, согнувшись, ходить.
Тим поразмышлял немного, потом вздохнул, изогнулся, расстегнул пуговицы на джинсах, и спустил их до колен.
- Годится?
- Годится-годится, - заверила Нальма и, схватив его за плечи, уложила обратно на топчан лицом вниз, и сдергивая джинсы полностью.
- Зачем? - возмутился Тим.
- Мешают, - лаконично отозвалась Нальма, - лежи.
Тим расслабился, ожидая, прикосновения к коже какой-то лечебной 'травы' и, на всякий случай, настраиваясь, что она будет очень жгучей; но коварной Нальме было мало отвоеванных джинсов. Тим почувствовал прикосновение пальцев к пояснице, потом пальцы осторожно подлезли под трусы, а те были, естественно, на резинке. И не успел Тим понять, что происходит, как вдруг оказался совершенно голым, не считая оставшейся на плечах куртки.
- Э! - заорал он, вскидываясь, - отдай!
Но тут же смущенно рухнул обратно на топчан ничком. Нальма негромко хихикнула и сказала преувеличенно-серьезно:
- Лежи. Будет жечь, потерпи.
И тут же принялась растирать Тиму ягодицы. Вроде там действительно были какие-то листья, а может и не листья, в первое время Тим и не пытался понять, корчась от болей и стараясь не издавать звуков - то, что стонать от боли тут является признаком малодушия, он уяснил уже давно. А демонстрировать малодушие перед Нальмой ему не хотелось совершенно, хоть он и решил, что очень на нее обиделся (или - еще и потому, что обиделся). Тим даже решил, что после окончания лечения он ее спокойно и с достоинством поблагодарит, потом сядет на лошадь и уедет. И вернется не раньше чем через пару раймов. Пусть знает, как с людей трусы стаскивать.
Потом ноющая боль от ушибов куда-то ушла, а кожу начало жечь. Довольно сильно жечь, сильнее, чем от горчичников или даже от крапивы. Но, после ежедневных истязаний в школе волинов, это жжение было ему трын-трава - даже приятно немного. А потом пропало и жжение, осталась только глубокая тупая боль в мышцах, но она уже совсем не была неприятной, даже наоборот: так - приятно и томно - гудят ноги после долгого, по-хорошему активного дня. А Нальма продолжала поглаживать, пощипывать и растирать оживающую кожу; Тим прикрыл глаза, расслабился и растворился в ощущениях. Он даже задремал слегка, поэтому, услышав 'перевернись', автоматически выполнил просьбу, даже не сообразив, чем это чревато. Но услышал удивленно-обрадованное восклицание, моментально очнулся, первернулся обратно и вжался в доски, спрятав лицо в сложенные руки и залившись краской с ног до головы.
- Почему ты так странно себя ведешь? - спросила Нальма мягко, - ты не хочешь, чтобы я увидела тебя обнаженным?
- Не хочу, - хрипло каркнул Тим, не поднимая головы, - отдай мне тр... одежду. И отвернись.
- Но почему, - огорченно удивилась Нальма, - может, тебя злит то, что ты раздет, а я - нет?
Послышался мягкий шорох, потом удовлетворенный голос Нальмы продолжил:
- Вот теперь мы в одинаковом положении.
Тим полежал с закрытыми глазами еще секунд пять, потом любопытство пересилило. Он сглотнул, открыл глаза и осторожно приподнял голову. Нальма стояла рядом с топчаном совершенно обнаженная и улыбалась. Встретившись с ее глазами, Тим пискнул и снова спрятал лицо, но настроение его уже кардинальным образом изменилось. Верни ему сейчас Нальма одежду - очень бы огорчился.
- Ты не хочешь на меня смотреть? - спросила Нальма.
- Хочу, - ответил Тим, сглатывая липкую слюну.
