— Бедная Стелла, — вздохнула я после, переведя дух. — Сколько же времени она ждала и сомневалась! Я б не выдержала, честное слово, — жить с человеком и думать только о том, он ли тебя убьет или ты его!
— Арман не собирался ее убивать, — сказал Тони, — и сделал все возможное, чтобы ничто не могло ей повредить.
— Да ну? Даже наперекор Джеймсу?
— Сейчас ты сама в этом убедишься, — кивнул он.
И снова нам предстоял путь — наверх по лестнице, ведущей вниз. То есть наоборот… Впрочем, я запуталась. Короче, следующий эпизод из прошлого нас ожидал в той самой спальне, которая ныне была предоставлена в мое распоряжение.
— Раньше эта комната принадлежала графине, — пояснил Тони.
Кто бы сомневался — самые уютные апартаменты во всем замке (не считая кухни).
Серая дымка времен рассеялась, и глазам предстал знакомый интерьер.
В комнате никого не было.
— Вот черт! И ведь не перемотаешь на полчаса вперед, — раздосадованно и как-то смущенно пробормотал Тони. — Утром замок показал только конец этой сцены…
Свечки в серебряных канделябрах мигнули от сквозняка. Дверь распахнулась, и на пороге появился граф. На руках он нес Стеллу, нежно обнимавшую его за шею и весело болтавшую в воздухе ногами — в пышной пене белых юбок. Закрыв дверь пинком, потому как руки были заняты, Арман легкомысленно покружился по комнате под заливистый смех подруги и плавно приземлил драгоценную ношу на постель.
— Иди ко мне, муж мой! — мурлыкнула новоявленная графиня. Притянув к себе супруга за воротник, впилась в губы страстным поцелуем.
Вот и ясна причина смущения. Оказаться свидетелем первой брачной ночи, пусть там произойдут (или произошли?) самые фантастические события, — удовольствие не всякому по вкусу, сомнительное для нормального человека, а уж тем более для родного пра-пра-пра-пра…
— Тони, — начала я, — может, ты своими словами расскажешь, чего тут дальше такого замечательного произойдет. А то как-то неудобно получается… Ой!
Тут как будто сверкнула вспышка молнии, ослепив на миг. В кои-то веки проявившийся на лице Энтони румянец сменился бледной растерянностью.
Целующаяся парочка исчезла, как будто и не было ее.
Дверь распахнулась, в комнату вошел высокий человек в черном. Он внес на руках… Точнее, он нес, перекинув через плечо, бездыханное, как мне показалось, тело, руки и голова которого безвольно болтались в складках бархатного плаща. Человек щелкнул пальцами, и в комнате, до того освещенной лишь лившимся из окна светом луны, зажглись свечи.
— Опять дежавю! — вырвалось у меня.
Человек в черном (которым оказался Энтони) аккуратно положил тело (которым оказалась я) на широкую кровать.
— Боже мой! — ужаснулась я. — Я вся в ссадинах! И одежда порвана… Какой ужас, на кого я похожа!..
— Не понимаю, как это могло случиться… — Энтони (тот, который стоял рядом) огорчился еще больше меня. — Каким-то образом два совершенно не связанных события, разделенных уймой времени, слились в памяти замка в одно. Уйдем?
Снова вспышка, и снова на постели оказались новобрачные граф с графиней. И тут же исчезли.
— Нет, погоди… Вот! Опять я. — Всепоглощающему любопытству моему не было пределов. И смущаться даже в голову не пришло. В отличие от Энтони — он глаз поднять не смел.
— Надо же! Это я так от переживаний вырубилась. Сколько же я времени в обмороке была? До утра? Или это обмороком не считается и я просто спала так крепко от переутомления? А зачем ты мою любимую маечку ножом разрезал? Так снять не мог, что ли? А впрочем, все равно от нее одни лохмотья остались… А Марта меня уверяла, будто это она собственноручно меня в свою ночнушку переодела.
— Я приказал так говорить, — тихо, охрипшим голосом сказал Тони.
— Угу, понятно, не хотел меня засмущать. Ничего себе коготки! Это у меня на спине твои волчата автографами расписались. А разве у волков на лапах тоже по пять пальцев? Надо же, я и не знала. А что за гадостью ты мне спину мажешь?
— Это мазь, — пояснил он, скупо роняя слова. — На мяте и на… Других травах. По старинному рецепту. Помогает, когда кошки подерутся.
Я невольно повела плечами, представив (или вспомнив?) прохладную нежность прикосновений к разгоряченной, израненной коже.
— Наутро не осталось ни одного синяка… Энтони, признайся честно, стал бы ты со мной так возиться, если б на моем месте оказалась не я, а кто-нибудь другой? Скажем, толстый мужик с кривыми волосатыми ногами?
— Не знаю. Нет, наверно. Во всяком случае, толстого мужика с кривыми ногами я не стал бы нести на руках. Да и волки у меня очень разборчивы…
— Значит, с кого-нибудь другого ты не стал бы сводить все синяки, даже тот, который я заработала еще дома, катаясь на роликах?
— Наверно.
— Выходит, я тебе не безразлична?
— Разве тебе нужно об этом спрашивать?
До прошлого — далекого и близкого — можно было, казалось, дотянуться рукой. Три времени сошлись узлом в одном пространстве. Но ни нам двоим, ни тем двум парам друг до друга дела не было.
— Я сразу понял, что ты особенная, — тихо признался он. — Раньше я никого не чувствовал так сильно, как тебя. Тебя я ощущаю остро, ярко, порой даже страшно делается. Не только боль — тепло, настроение. До тебя я не представлял, что так может быть.
— Знаешь, а я ведь вначале приняла тебя за вампира. Нет, правда! Скажешь, не похож? Вылитая мечта каждой сумасшедшей девицы эпохи Байрона и прочего декаданса — бедный бледный граф в зачарованном, забытом миром замке.
— Только вот замок оказался с секретом.
Я взглянула на него. Просто так, без робости… И забыла отвести глаза. Он смотрел на меня, тревожно, пристально. И тогда с нами случилось что-то непонятное. Нас потянуло друг к другу, как будто неведомая сила подслушала тайные желания наших сердец…
— Что это?! — воскликнула я, опомнившись.
Под ногами задрожали камни. Порыв шквального ветра ударил так, что едва устоишь. Не найдя выхода, закружился смерчем.
— Началось! — крикнул Тони, крепко держа меня за руку.
Там, по ту сторону времени, началось колдовство. Такое, что без труда пронзило все слои пространства, обдало нас пронизывающим холодом.
Прикрыв глаза ладонью и прищурившись, я обернулась, заглянула в комнату, где только что Стелла и Арман Дис были обычными влюбленными. Теперь
Стелла, подхваченная, закруженная смерчем, в развевающемся шелке простыней, повисла под потолком, но при этом удивления своего никак не проявляла. Кажется, она крепко спала. Точно, спит — повернулась на бок, сонно почмокала губами, положила ладонь под щеку.
Меж тем граф, в нижней сорочке, кое-как заправленной в панталоны, стоял перед кроватью на коленях. Положив знакомую книгу перед собой на постель, водя по странице пальцем, бормотал какие-то заклинания.
— Чего это они? — спросила я.
— Он хочет сделать ее бессмертной.
— А-а! Поняла. Граф решил подстраховаться — на случай, если придется уступить. Инквизиция потребует сжечь жену-ведьму, а тут вот вам! Фигушки. Правильно?
