В зиндане было холодно и тесно, не ляжешь. Отчаянно ныли связанные руки и ноги. Ильза собиралась ночь напролет стойко сносить страдания, но, измученная дорогой, проспала сном праведника до самого рассвета. И первое, что она увидела, пробудившись, были огромные удивленные глаза. Это Энка таращилась вокруг, силясь хоть что-то понять. И вдруг завопила, поднимая остальных:
– Ох, мамочки мои! Где это мы?!
После этого вопроса Ильза вдруг поняла, что по большому счету не имеет ничего против глубоких каменных колодцев. И даже Орвуд перестал воспринимать ситуацию как безнадежную.
– Вот выродок! – шипел от злости Хельги. – Маразматик недопогребенный! Правильно его живьем замуровали, с такими иначе нельзя! Силы Великие! Я уже и слова сказать не могу, чтобы беды не вышло! Вот ужас-то!
– Как раз божешь, – возразила Энка в нос, эльфийская магия не выдержала конкуренции с колодезным холодом. – Скажи, что хочешь выбраться отсюда. Божет быть, побожет.
Хельги говорил и так и эдак, взывал к благоразумию, уговаривал, льстил и угрожал, все напрасно. Видимо, у Царя Народов были собственные критерии выбора желаний, подлежащих исполнению.
Из погреба они выбрались и без Царя. Лязгнула решетка, спустилась лестница, по ней в колодец слезла женщина, с ног до головы закутанная в черное. Ножом перерезала веревки. Орвуд предложил свернуть ей шею. Коротко посовещавшись, они решили, что не стоит. Женщина жестами велела пленникам вылезать. Они не без энтузиазма выполнили приказ и оказались на обширной каменной площадке с округлой плоской возвышенностью посередине. По ее периметру теснился народ: все в черном, надетом поверх белого, все молчат, даже младенцы на руках матерей. Тягостная, нереальная тишина подавляла. Пленники поймали себя на том, что и сами, словно из уважения к чужим традициям, переговариваются едва слышным шепотом.
От толпы отделилось несколько человек с пиками, они тычкам заставили пленных забраться на возвышение. Странный налет, грязно-бурый, местами красноватый, местами почти чёрный, покрывал его гладкую каменную поверхность. Странный тоскливый запах висел в воздухе.
Меридит присмотрелась и вдруг все поняла. Вот зачем им сохранили жизнь!
Налет на камне – это кровь, много-много засохшей крови. Сам камень – алтарь. А они – жертвы. Жертвы неизвестному песчаному божеству.
Бежать! – мелькнула мысль. Диса обернулась, ища взглядом путь к отступлению, и вдруг заметила нечто совершенно поразительное. За спиной пленников, на краю площадки, высился огромный, в три- четыре человечьих роста, каменный идол. Скульптура была очень условной, грубой работы, Меридит не сразу поняла, кого она изображает. Зато у ног истукана лежало второе, поверженное изваяние очень, очень легко узнаваемое, ибо другой подобной твари на свете не водилось. Именно так она выглядела по рассказам единственного очевидца.
– Хельги! – отчаянно завопила девица, тормоша заспанного брата по оружию. – Хельги, делай же что- нибудь! Иначе нас сейчас принесут
Так вот они какие, Черные моджахеды! До сих пор было известно только об аттаханских сообществах. Но здесь, в песках Сехала, они откуда?
Хельги с омерзением рассматривал своих кошмарных почитателей. Он совершенно ясно представлял,
Моджахеды тоже знали. Как это бывает, когда цепенеет тело, замирают мысли, разум тонет, растворяется под натиском чужой воли. Отвратительное было зрелище: черно-белые фигуры, застывшие в неестественном наклонном положении, исключающем всякое равновесие…
Какое же удовольствие было их выплюнуть! Отшвырнуть подальше от себя их тошнотворные пустые сущности, перестать впитывать их животный ужас. У Хельги было ощущение, будто он выпил содержимое выгребной ямы. Его трясло, он с трудом сдерживал рвотный рефлекс, хотелось выть и плеваться, испортив тем самым всё дело. К счастью, спригганская природа и фьордингское воспитание вовремя дали о себе знать. Выказать слабость перед врагом? Ну уж нет! Немыслимым усилием воли подменный сын ярла Гальфдана Злого подавил рвущиеся наружу эмоции и заговорил почти спокойно.
Наверное, это тяжелое испытание – встретить воочию собственного бога, а уж в описываемой ситуации – тем более. На не по-южному белых лицах Черных моджахедов застыло выражение обреченности. Пав на колени, внимали они божественным речам.
Хельги ни слова не знал по-моджахедски – неважно! Это было как с Максом: хотел, чтобы его понимали, – и они понимали. Все до единого, включая ничего не смыслящих младенцев. Годы пройдут, и они вспомнят, ох вспомнят! Страшные слова впечатывались в мозг, заставляли содрогаться от ужаса. Прогневить бога – что может быть страшнее? А бог гневался.
– Я кто по-вашему?! Демон-убийца или дева корриган?! Вы что себе вообразили? Если я не похож на жертву аборта, так мне в жертву можно подсовывать первую подвернувшуюся шваль? Отстань!.. – (Это Энка ткнула его кулаком, она не желала, чтобы ее обзывали швалью, даже из лучших побуждений.) – …Ну уж нет! Я вам не Ирракшана! Внемлите и запомните! – Хельги решил прибавить торжественности, почувствовав, что бранится, как десятник на плацу, а не грозный и могучий демон. – Повелеваю! Отныне и навеки! Мне нужна жертва не чаще раза… ну хорошо, не стенайте, пусть будет три раза в год. Но это должен быть убийца, самый кровавый, самый жестокий и беспощадный из всех согласно народной молве! И только посмейте ослушаться и схалтурить! Кара будет столь ужасна, что Ирракшана фейкой-полуденницей покажется! Уяснили? Вопросы будут? – Он вновь сбился на казарменную лексику.
Энка подпихнула Меридит в бок.
– Когда мы отсюда выберемся, тебе стоит заняться с ним риторикой. Разве так выражаются приличные боги?
– Да уж, – согласилась диса. – Не знаю, что на него нашло. Я слышала, как он подменял своего профессора, лекцию первокурсникам читал – был вполне красноречив. А тут как подменили! Столь ответственный момент – и никакой культуры речи!
Орвуд воззрился на девиц круглыми от изумления глазами.
– Вы что, дуры? – только и вымолвил он.
Черные моджахеды приложили немало усилий, чтобы вымолить прощение и снискать расположение
