Ларт Многодобрый

стало. Будто домой вернулся. Где меня, блин, любят и ждут. И все теперь будет тип-топ и еще лучше.

– Нельзя говорить. И смотреть нельзя. Непосвященным. – Машка шепчет. И глаза в сторону отводит. И меня за рукав дергает. Типа я не смотрю и ты не смотри.

– Непосвященным, может, и нельзя. А мне можно.

– Только чарутти разрешено. А ты не…

– Откуда ты знаешь?

– Вижу.

Я хмыкаю под нос. Ладно, видящая ты моя, не хочешь по-хорошему, сделаем по-другому.

– Хорошая, кстати, идея насчет «вижу». Пойду посмотрю, как там внутри.

– Ларт! Нельзя!..

– Машка, не надо за меня хвататься. Горячими руками, – это я уже сквозь зубы сказал. Чтоб не заорать. Руки у девки реально стали как огонь. И кожаный прикид меня не защитил.

– Ларт…

– Спокойно, Машка. Все путем. Видел я уже такие избушки. Даже спал в одной. Блин, ты опять за меня хватаешься!..

– Ты истину говорил? – А в голосе недоверие с надеждой перемешались. И глаза у девки едва на морде умещаются.

– Да на кой мне тебе врать?!

– Тогда я скажу тебе. Возле дороги.

– Ладно, идем к дороге.

Не очень-то мне и нужен ее рассказ. Все, чего надо, я еще от Пал Нилыча узнал. Лет семь назад. Но сначала он мне адресок дал. Типа будешь на каникулах, заедь, отдохни. Места там чудные, море рядом и хозяйка добрая… А какой дед у этой «хозяйки», про то ни-ни. И про все остальное – молчок. Знал Нилыч мой сволочной характер. Знал, что обязательно открою ту дверь, на какой «Посторонним вход запрещен» написано.

«Я че, типа читать уметь должен? Так на это у меня адвокат имеется. И я совсем даже не посторонний. Я в натуре член народного контроля!..»

Любил я когда-то такие приколы.

Но в тот раз прикалываться не пришлось. Разве что по мелочи.

«…Что, заброшенная дорога? Ладно. Запретная долина? Схожу, посмотрю по случаю. Что, не для всех она? А я осторожно. Все равно нельзя? Тогда еще осторожнее…»

Так и добрался до каменной избушки. И если б не гроза с грязевыми потоками, обратно б повернул. Снаружи-то ничего особенного: грубые толстенные плиты, круглая, метр в поперечнике, дыра, а рядом пробка-дверка, чтоб затыкать ее, валяется. Тоже каменная. Было б из чего тайну делать. Вот когда внутрь забрался, тогда да… Все стены в орнаментах. И потолок. И пол. Странные такие рисунки. Как резьба по кости. Чем больше на них смотришь, тем непонятнее себя чувствуешь. Будто проваливаешься в изображение. Или стены отодвигаются – места больше становится. И звуки другие. И воздух в избушке вкуснее.

Ни «добрая хозяйка», ни ее дед ничего мне потом не сказали. Словно не знали, откуда я вернулся. Или им все равно было. Мол, хозяин-барин: хочет – живет, не хочет – удавится. А вот Пал Нилыч в молчанку играть не стал. Только глянул на меня и фыркнул в усы: «Нашел-таки дольмен, беспокойная душа. Теперь прислушивайся и присматривайся: много странного в тебе и вокруг тебя станет происходить».

Ну тут он загнул. Ничего особенного со мной не случилось. Женился, развелся, в армию сходил. Картины, как Пал Нилыч, я малевать не стал. И экстрасенсом не заделался. Правда, стишата мне хотелось писать одно время. Но как захотелось, так и расхотелось. Врач я – не стихоплет.

И телепатом я не стал. Только раз и получилось всего. Года четыре назад. Когда у Нилыча сердце прихватило. Я это и с Кипра услышал. Так все бросил и прилетел. Рано старикан на тот свет собрался. На нем ведь половина клиники держалась. А вторая – на мне. Одному мне все не вытянуть. «Молодой, зеленый, краска на дипломе еще не обсохла…»

А больного изнутри видеть я и раньше мог. До крымского дольмена еще. Кажется. Да и не так часто это получается. Именно видеть, а не только смотреть. «Тренироваться больше надо, уважаемый…» Старику легко говорить. С его опытом ни рентген, ни анализы не нужны. Только глянул – и готовый диагноз имеем. А мне руками щупать надо. И настроение соответствующее требуется. «Тренироваться…» Типа завалил в спортзал: «Мне тут пресс подкачать надо и ясновидение. Какой аппарат порекомендуешь?..»

– Долм-И.

– Чего?..

Я так резко остановился, что чуть не упал. Меня толкнули в спину. Сильно сопротивляться не стал. Упал – отжался. И на спину перевернулся.

Лежа тоже оказалось очень даже неплохо.

Машка осталась стоять.

– Ты спрашивал, как называется дом чарутти. Долм-И.

– Ага. Понятно. У нас эти домики по-другому обзывают. Но очень похоже. Совпадение, наверно. Хоть мой наставник говорил, что совпадений не бывает.

С земли подниматься не хотелось. Теплой она была. И молодой травой пахла.

– Так ты истинно их видел?

– Чарутти?

– Нет. Долм-И.

– Видел. Раза три. Или четыре.

Тепло, как весной. И настроение весеннее. Рюкзачок жратвы, подходящая компашка – и такой пикничок можно бы забалабанить!..

– А я первый раз вижу.

– Ну и…

– Говорят, те, кто их видит, умирают.

– Ага. Про Тиаму тоже так говорили.

Машка промолчала, только покосилась на мою правую руку. С ладони так и не сошел след листа. Я вот почти забыл о нем. Не болит, не мешает – ну и ладушки. Некоторые с родимым пятном живут. На лице. И ничего. А у меня – вроде как след от ожога. Старого. Не сразу и заметишь, если не знаешь, где смотреть.

– Слышь, Машка, надеюсь, хозяин не обидится, что мы на его дом глазели?

– Кто?

– Ну чарутти, что живет там.

– Чарутти не живут в Долм-И.

– Да? Тогда на фига им этот дворец?

– Чтобы умереть в нем.

– Подожди-подожди… – Я закинул руки за голову, потянулся. Хорошо так, аж глаза закрываются. – А кто мне говорил: «…прожив одну жизнь, они меняют облик…» – и все такое?..

– Я говорила. Только…

– Ну-ну…

– Не все чарутти изменяются. Те, кто не хочет или не может, приходят умирать в Долм-И.