Шезра сел посреди мятых простыней, поднял лампу повыше – дрожащий круг света выхватил из непроглядной черноты фрагмент фрески. Сложенный кольцами хвост Шейниры. Старик повел лампой, уставился в лицо богини – и ему вдруг показалось, что она ухмыляется.
– Смеешься, – пробурчал он, – смейся, сколько тебе угодно. Уж я-то постараюсь сделать так, чтобы ты навсегда осталась в там, где ты сейчас.
«Хотя отчего ты так уверен в своей правоте?»
Шезра задавил эту скользкую мыслишку, как слизняка. Не стоит даже думать о том, что все могло быть иначе.
– Да-да, старая ящерица, – прокряхтел он, поднимаясь с постели и растирая ладонью ноющую поясницу, – лучше пойди и проверь, все ли в порядке в зале Жертв.
А дело было в том, что этой ночью Шейнира снова, как и много лет назад, шевельнулась в своем заточении. Оттого и завопил среди ночи Шезра, почувствовав, что на горле все туже и туже затягивается тоненькая петелька, а в ноздри ударил приторный аромат золотой розы.
Шезра вышел в темный коридор, по обе стороны усиженный низенькими дверями жреческих келий, дошел до первого зала Молитв. Угловатая, ломаная тень синха в страхе металась по полу в такт колыханию огня в лампе, а со стен грозно взирала богиня, преданная и заточенная тем, кто был к ней более всего близок. В глаза бросались кровавые капельки рубинов в ожерелье Проклятых душ и золотая роза в руке.
«Сколько же душ ты обрекла на страдания? Не счесть. Полагаю, тебе достаточно, и новые будут излишни».
Шезра просеменил через зал, стараясь поменьше смотреть на многочисленные лики Шейниры, вздохнул с облегчением, оказавшись на лестнице. Теперь оставалось отсчитать тысячу ступеней – и упрешься носом в узорчатые двери зала Жертв. Синх начал свой спуск, стараясь оберегать лампу от сквозняков.
Когда-то Храм Шейниры кишел жрецами и посвященными, теперь же здесь, в самом сердце Диких земель, не осталось никого, кроме старого Шезры. Синхи попросту разбрелись по Эртинойсу, потому что Шейнира перестала отвечать на их молитвы. Отступник остался, чтобы до самой смерти охранять покой своей богини. Он еще надеялся найти себе замену, но с каждым десятилетием надежда таяла, словно кусок льда на солнцепеке.
Клацая когтями по гладким малахитовым ступеням, Шезра продолжал спускаться.
Когда-то… Он частенько спускался по этой лестнице в сопровождении сперва посвященных, а затем и жрецов младшего ранга. И каждый раз оба сердца неистово колотились в предвкушении того могущества, что вливалось в жилы после каждой принесенной жертвы.
Но в один прекрасный день все изменилось, перевернулось с ног на голову, и весь квадрат мироздания, казалось, вздрогнул и затрещал. Это случилось, когда Шезра встретил
В тот вечер… Он, жрец второй ступени, точно так же спускался в зал Жертв, чтобы, проскользнув мимо алтарей, войти в
Храм пребывал в силе, и по всему Эртинойсу разъезжали стражи в поисках тех, над кем уже простерлась длань богини. Ну, а попадая в руки стражей, ийлур, элеан или кэльчу отправлялся либо в зал Жертв, либо в ряды самих стражей. Непосвященному могло показаться безумием – доверять детям чужих богов, но издревле Верховный жрец мог наложить на любое разумное существо печать Шейниры, уродуя лицо будущего стража образом третьего глаза богини. Потом, по прошествии времени, эти смертные забывали свой дом, свой народ, своего бога-покровителя и были готовы служить Шейнире до конца жизни.
Шезра в сопровождении двух посвященных направлялся в Хранилище. Все было как обычно: вот он отпер замок, вот молоденький синх кинулся отворять дверь перед метхе Шезрой… Дальше начинался огромный высокий зал, уставленный клетками. В ноздри ударило ставшее уже привычным зловоние, неистребимый в этом месте запах испражнений. По клеткам сидело несколько ийлуров, два кэльчу и элеан; последний, скорее всего, давно лишился рассудка, потому как при виде синхов начал биться головой о решетку, выкрикивая бессвязные проклятия. Шезру проклятия не тревожили. Да и как можно проклясть того, чья душа считается проклятой изначально?
Пожав плечами, он прошел мимо беснующегося элеана и приблизился к сбившимся в кучу ийлурам. Посвященный скользнул вперед, махнул факелом перед решеткой, заставляя обреченных отпрянуть. Шезра быстро оглядел будущих жертв: истощены до крайности, в глазах – отчаяние, ужас перед неотвратимой гибелью… Не ийлуры, стадо баранов в загоне мясника.
«А что, если
Шезра рассеяно поскреб чешую на подбородке и подумал, что будущих жертв надо хотя бы кормить. А то и поить настойкой из листьев золотых роз – она туманила рассудок лживыми видениями и заставляла почувствовать себя счастливым.
Взгляд Шезры остановился на ийлуре, что сидел в углу клетки, вытянув ноги. Этот не выглядел перепуганным, хотя мог оказаться попросту утратившим ясность ума…
– Вот этого. Покажите-ка мне его поближе, – сказал он посвященным.
Те вмиг оказались внутри клетки (ийлуры при этом дружно кинулись к стенке, даже от больных гниломясом так не шарахаются), схватили приглянувшегося Шезре мужчину и выволокли его в коридор.
Шезра удовлетворенно кивнул. Похоже, этого привезли недавно, он не выглядел ни больным, ни особо испуганным. В темных глазах блестело осторожное любопытство.
– Возрадуйся, – сказал Шезра намеченной жертве, – ибо кровь твоя станет усладой нашей великой матери.
И тут произошло то, чего жрец Шейниры второй ступени ожидал менее всего. Он не удивился бы, брось ийлур в лицо самые страшные проклятия. Даже глазом бы не моргнул, повались этот здоровяк в ноги с мольбами о пощаде. Но вместо этого ийлур хмыкнул. Презрительно. Насмешливо. Словно Шезра сказал не ритуальную фразу, а глупость из тех, какие порой изрекают только что прошедшие посвящение и при этом считают неоспоримой истиной.
– Тебя помоют и приготовят к церемонии, – продолжил синх, внимательно разглядывая жертву и пытаясь обнаружить на мятом и заросшем бородой лице хотя бы тень страха.
Страха не было – только наглая ухмылка.
– Разве то, что я говорю, не достигает твоего разума, презренный? – озадаченно спросил Шезра.
Ийлур сплюнул на грязный пол, в упор взглянул на жреца.
– Дурачье. Вы все – сплошь дурачье. Думаете, что самые одаренные? Что только вам дано убивать молитвой?
Посвященные в замешательстве переглянулись. Да и сам Шезра несколько мгновений не знал, что сказать в ответ. А потом, когда нужные, язвительные слова нашлись-таки, стало уже не до разговоров – ибо ийлур… Да, этот грязный ийлур, порожденный Фэнтаром, обратился с молитвой к самой Шейнире.
– Что?!! Что такое?..
Ийлур рассмеялся. Его руки взметнулись вверх, словно вздымая с пола мутную пелену, частички несуществующего пепла…
– И приношу их в жертву! – хрипло выкрикнул пленник.
«Да она же ответила ему», – успел подумать Шезра, и через мгновение услышал вопль посвященного. «Покрывало Шейниры» окутало худое, ломкое тело молодого синха; мириады частиц впились в плоть, высушивая, выпивая жизнь, отдавая все тепло и влагу самой богине. А синх кричал и кричал, и вопль, многократно отражаясь от высоких сводов, впивался когтями мигрени в голову, отдавался в судорожно сжимающихся сердцах.
Шезра попятился, поскользнулся и едва не упал, но успел схватиться за прут пустующей клетки. То, что происходило, не укладывалось в его голове, казалось иллюзией, прихотью богини… Но нет. Тело второго
