Век золотых роз

зубов?

* * *

– Мы поклоняемся великой матери всех синхов, но платим дань уважения и прочим богам, – начал Гвесанж, – Великому Сумеречному Санаулу, Фэнтару Воинственному, многомудрому Хинкатапи, чей взгляд проникает даже сквозь каменную твердь покрова Эртинойса, и – Великому Дракону, стерегущему время. Тому, что спит, объяв Эртинойс, и будет спать до тех пор, пока не нарушается порядок вещей, и все идет так, как должно. А потому, Элхадж, когда в наш город явилась сама Хранительница, мы встретили ее как подобает, устилая ее путь вечнозелеными ветвями кипарисов, мы проводили ее в лучший дом, и я беседовал с ней, познавая мудрость веков. Ты ведь никогда не видел ее, Элхадж? И неудивительно. Немногие были удостоены чести лицезреть саму Хранительницу…

– Не понимаю, – синх мотнул головой, – я никогда не слышал о…

– Разве ты не слышал о Храме Дракона? – тонкие губы Гвесанжа на миг скривила презрительная улыбка, – впрочем, немудрено. Ты ведь вырос бродягой, и наверняка даже книг в руках не держал.

«Держал», – подумал Элхадж, зло глядя на жреца. Последний нравился ему все меньше и меньше. Веяло от его тощей и сутулой фигуры неясной, мутной угрозой, и Элхадж пока что не понимал, чем может ему угрожать синх, его же и исцеливший.

– Впрочем, это неважно, – Гвесанж беспечно махнул костлявой рукой, – важно то, что Хранительница, да-да, именно она, эта древняя ийлура с глазами цвета янтаря, предупредила нас о том, что ровно через два дня нам следует собрать самых крепких мужчин, взять луки, и выехать в степь, к Двугорбатому холму. Она говорила о том, что в наш город держит путь возлюбленное дитя Шейниры, и что нам не следует упускать возможность оказать помощь этому собрату. У меня не было причин сомневаться в словах Хранительницы… И вот – наши мужчины подоспели в самый последний миг, когда тебя уже ничто не могло спасти.

Помолчав, жрец добавил:

– Да тебя и так ничего не спасло бы, не принеси я Шейнире обильную жертву. Я отдал ей молодую, полную жизни синху, потому что твоя жизнь казалась мне дороже.

Элхадж подобрался на постели.

– Слова твои смущают мой разум, – сказал он, – ты говоришь, что исцелила меня Шейнира, но… Ведь богиня давно не отвечает своим детям!

Гвесанж снисходительно улыбнулся.

– Ты слишком молод, Элхадж, и слишком наивен. Да, Шейнира темная перестала отвечать на молитвы синхов… Хотя мы и не знаем, почему…

«Я знаю», – подумал Элхадж, но промолчал.

– Но она редко отказывает в помощи тем, кто приносит жертву, – веско закончил фразу Гвесанж. Уточнил: – желанную для Шейниры жертву.

И тут же, поднявшись, приказал:

– А теперь отдыхай. У тебя еще будет несколько дней, чтобы побеседовать со мной. Знаешь ли, мне до жути любопытно, что такого нашла в тебе Мать, и отчего так печется о тебе Храм Дракона? Печется, но предпочитает, чтобы каштаны из огня таскали другие?

* * *

На эти вопросы Элхадж и сам не знал ответа. Предпочитая помалкивать о том, что Шейнира видела в нем своего освободителя, и совершенно не понимая, при чем тут Храм Дракона и неведомая Хранительница, молодой синх оказался плохим собеседником для жреца. Гвесанж злился и недоумевал одновременно, раздраженно скреб когтями столешницу – но так ничего нового и не узнал. Потому все попытки разговорить Элхаджа закончились тем, что жрец предложил тому взять кого-нибудь из мужчин в проводники и совершать прогулки по городу.

«Потому как этот город – в самом деле последний. Синхи, утратив веру, разбрелись по Эртинойсу. А, потеряв веру, ступили на путь гибели».

На вопрос Элхаджа, когда можно будет покинуть гостеприимный дом жреца и продолжить свой путь на юг, тот лишь покачал головой и ничего не ответил.

«А это значит, что я здесь пленник», – заключил Элхадж и покорно опустил глаза.

В конце концов, в плену он уже побывал, и не где-нибудь, а у степных ийлуров. Смог выбраться и оттуда… Конечно, жреца обвести вокруг пальца будет сложнее, но…

«Пока я жив, дорога всегда найдется».

И, утешив себя таким образом, Элхадж выбрал себе в проводники рослого синха с кожей цвета молодой листвы и ярко прорисованными полосами, что говорило о молодости, физической силе и здоровье, но вовсе не гарантировало наличие ума.

…Элхадж вырос в дороге и никогда не видел ничего, кроме глиняных мазанок, «гнезд». Метхе Саон все время талдычил одно и тоже – мол, наши «гнезда» – это самые что ни на есть настоящие дома, в которых раньше жили синхи. Оказалось, врал старый метхе. Может быть, хотел, чтобы его воспитанники верили в то, что жизнь не такая уж плохая штука. А может быть, по старости и сам уже свыкся с мыслью о том, что той, другой жизни никогда и не было. Настоящие дома синхов оказались совершенно не похожими на те убогие строения, в которых провел свою юность Элхадж.

Гуляя среди округлых, приземистых башенок с коническими крышами, он с интересом рассматривал каменную кладку, высокие пороги, каждый из которых был непременно украшен раковинами неведомых Элхаджу моллюсков, прилаженных к строительному раствору. Окна были небольшими, овальными и непременно забранными тонкими пластинами слюды, которая так и искрилась на солнце. В загонах топтались щеры, с хрустом пережевывая сочные побеги вперемешку с жирными жабами, которых приносили мешками из-за невысоких городских стен; женщины непременно занимались приготовлением пищи – порой из какой-нибудь приоткрытой двери сочились такие запахи, что Элхаджу только и оставалось, что глотать слюни. Ну, а мужчины ходили на охоту – по-простому, вооружившись луками. Это наводило на мысль о том, что все-таки Шейнира не помогает им убивать зверье, и приходится полагаться только на собственное умение.

Кстати, здесь было тепло. И душно. Элхадж, конечно, слышал, что в Диких землях зимой тепло, а летом – жара, но даже представить себе не мог такой разницы между степью и влажным, исходящим испарениями лесом.

«И это только край Диких земель», – думал он, – «А что же будет южнее?»

В том, что это самое «южнее» ему предстоит, синх даже не сомневался.

– Я хочу посмотреть ворота города, – объявил Элхадж своему проводнику.

Тот, оказавшись парнем немногословным (то ли в силу привычки, то ли по причине недостатка мыслей в голове), кивнул и указал пальцем вдоль ряда аккуратных домиков.

– Туда.

– Ну, туда так туда, – Элхадж пожал плечами и неспешно побрел в указанном направлении. Шел он нарочито медленно, рассматривая каждую деталь пути к свободе, стараясь запечатлеть в памяти все, даже незначительные на первый взгляд мелочи… Да и не нужно пока выказывать излишнюю прыть. Пусть себе думают, что недавно оправившийся от раны синх едва передвигает ноги.

Мимо плыли уютные, крепкие дома синхов, щеры, кое-где перед крыльцом играли дети в коротеньких альсунеях из грубого полотна.

– Наверное, такому воину, как ты, скучно жить в городе? – забросил наживку Элхадж. Без особой надежды на продолжение беседы. Так, на всякий случай.

Наживка была с презрением отвергнута.

– Нет ничего лучше истинного города, бродяга.

– Зато я повидал земли, о которых ты и не мечтал, – не удержался Элхадж.

Его проводник величественно промолчал, словно спорить с каким-то скитальцем было ниже его достоинства.

Между тем улица, по которой они шли, становилась все шире – и под конец переросла в треугольную площадь. В центре которой возвышалась малахитовая глыба в форме треугольной призмы.

– А это что? – Элхадж восторженно захлопал глазами, хоть и догадался, что именно. – Наверное, тяжело было такую каменюку сюда притащить?

Синх скривился так, словно разжевал протухшую ящерицу.

– Это, да будет тебе известно, алтарь Шейниры. Наш жрец приносит жертву, когда это необходимо. И