Она могла бы делать что-нибудь – откупаться, договариваться, просить… Но в этой его размеренности, в равнодушном молчании было так мало человеческого, что казалось, она медленно вязнет в кошмаре, где царит слепая обезличенная сила. Он спокойно повернулся к ней спиной. Он не сразу смог подобрать ключ и даже не повернул головы, пока возился с замком, уверенный, что она не рыпнется. Он был прав. Обычно бойкая, решительная торговка – а теперь просто немолодая тучная женщина, беспомощно обвисшая на стуле – лишь покорно наблюдала, как зачарованная.
Когда он поворачивался к ней от двери, она почти готова была увидеть воплощение кошмарного сна, звериную пасть, оскал сумасшедшего – что угодно, только не простое, вполне даже симпатичное молодое лицо. Оно наплыло на нее (это он подошел к столу, запоздало откликнулся рассудок), треснуло расщелиной рта и тихо, обыденно произнесло:
– Ты знаешь, где они прячутся. Говори.
Значит, все-таки псих, вскричало все внутри. Она понятия не имела, о чем он говорит, кто такие эти «они» и почему она должна знать, где их искать. Он был псих, обычный псих, не больше и не меньше, и это давало шанс побороться. На нее больше не веяло смрадом преисподней, словно чья-то милосердная рука шмякнула крышку на бачок с отбросами. Разом вернулась обычная безоглядная решительность. И не парализованная ужасом, а просто перепуганная тетка, очнувшись, вскочила внезапно, как борец сумо, всем своим немалым весом опрокидывая стол на агрессора. Выиграв секунду-другую, она успела добежать до подсобки, благо магазинчик совсем невелик. Заскочила в крохотную комнатенку, забитую коробками под самый потолок, сунула руку в карман – и взвыла в отчаянии. Ключи! Ключи-то остались торчать в двери! А тут ни засова, ничего, и подпереть нечем – дверь открывается наружу. Схватилась за ручку, вросла ногами в пол… Он снова молчал. И не спешил. Она не различала шагов – так грохотала в ушах кровь. И едва успела откинуться назад, когда резкий рывок едва не выдрал скользкую от пота скобу у нее из рук. Она совсем не могла кричать. Какое там, кричать, даже хрипеть! Язык будто распух и законопатил глотку, не вздохнуть. Да и без толку здесь кричать – подвал ведь, не услышит никто. Дальнейшее напоминало жестокую пародию на детскую игру в перетягивание каната. Сильный молодой мужчина и дошедшая до последней грани отчаяния женщина яростно дергали и тянули дверь. Он напирал, отвоевывая сантиметры, и жертва зажмурилась, чтобы не видеть, как неудержимо расширяется ниточка просвета. И вдруг ее отбросило спиной в картонки с тряпьем, лавиной обрушившиеся на нее. Пальцы продолжали стискивать хлипкую скобу, вывороченную с мясом из двери. Оглушенная, полуослепшая, барахтающаяся в рухляди, она ничего не могла сделать. Темный силуэт, казавшийся огромным, придвинулся вплотную.
И исчез.
Миг передышки, полный мучительной надежды. Слишком краткий миг! Проморгавшись, несчастная женщина вновь увидела нападающего – только почему-то не внутри, а перед подсобкой, за дверью. Он встряхнулся, как пес, и без промедления ринулся обратно в дверной проем. Тут ее, должно быть, снова парализовало. Полулежа в груде барахла, не пытаясь встать или защищаться, она следила распахнутыми настежь остановившимися глазами, как он входит, чтобы мучить и убить ее. Входит – и тут же, без перехода, оказывается на исходной позиции.
На сей раз он притормозил, озадаченно покрутил башкой, неуверенно выругался. Выдержав паузу, внезапно рванулся вперед – она аж вздрогнула. Прежний эффект! Злодей взвыл в бессильной ярости. Озадаченная жертва не знала, сколько раз повторялся аттракцион. В какой-то момент она начисто утратила интерес к раскрасневшемуся, всклокоченному юнцу, тупо штурмующему открытый настежь дверной проем. Потому что позади него, чуть поодаль, заметила еще одну фигуру. Субтильный, но вполне себе крепкий старичок картинно опирался на палку и наблюдал за молодцем изучающим, чуть сочувственным взглядом. Наконец, притомившись, должно быть, ждать, он кашлянул и вежливо негромко произнес:
– Скверно учились, юноша. Лезете напролом, бьетесь лбом об стену – в смысле, ломитесь в открытую дверь.
«Юноша» подскочил как укушенный. А удивительный старичок даже не двинулся, хотя, казалось бы, много ли такому надо? Так ведь нет, стоит себе спокойно, поглядывает с укоризной.
– А как вы обращаетесь с дамой?
Тут оба – один в обалдении, другой с благожелательным интересом – обратили к ней взгляды. А она- то… Господи, во стыдоба-то, стыдоба! Валяется на полу как дохлая медуза, сама вся наперекосяк, юбка задралась, а уж лицо, наверное… И женщине стало до того горько и так жаль себя, что слезы – впервые с тех пор, как начался кошмар, – так и брызнули из глаз.
– Ну вот, что наделали! – разгневался старичок. – Нет, вам пока не место в приличной компании. Подите-ка вон.
И злодей, жалкий и совсем не страшный, сделав неуверенный шаг к выходу, вдруг исчез, как языком слизанный. Избавитель, со смягчившимся вмиг лицом, поспешил к подсобке. Она смотрела на него снизу вверх глазами, полными свежих слез, и, преломляясь в них, желтенький подвальный свет рассыпался от его фигуры остро отточенными лучами. Он протянул руку, в которую она доверчиво вцепилась, даже не задумываясь о том, как, собственно говоря, этот престарелый рыцарь сумел попасть в запертый изнутри магазин, куда подевался псих и что здесь вообще происходит. Она была жива-здорова, все как-то само собой закончилось, и по большому счету волновало ее лишь одно – как там тушь, не расплылась ли.
– Что вы, Лилечка, нисколько не расплылась, – уверил избавитель, под локоток подводя ее к стулу. Он сделал это так мило, так заботливо, что женщина – хотя и была уверена на все сто, что беспокойство ее по поводу туши так и осталось невысказанным, совсем успокоилась.
– А… а этот?
– Ах этот? – Старичок небрежно отмахнулся. – Забудьте, не забивайте прелестную головку! Он сейчас далеко. Нет, где именно, не знаю. Скажем так, в стране своей мечты. Вот, пожалуйте платочек.
И белоснежный – мама дорогая, батистовый, самый настоящий! – носовой платок деликатно запорхал по щекам пострадавшей, прямо по черно-красным полосам румян и растекшейся туши.
Прогулка, по правде говоря, вышла довольно вялая. Дан, погруженный в расчеты и планы вперемежку с совсем уж неуместными переживаниями, был неважным спутником. Он то подолгу молчал, то отвечал односложно, потом вдруг спохватывался, что затеял все это мероприятие специально для того, чтобы порадовать пленницу, и пускался в разговоры, но быстро терял нить и комкал беседу. Легкого, ничего не значащего трепа не получалось. Видно, не годились они для этого, оба не годились – ни молчун Дан, ни чуткая, как зверек, Тейю. Она, впрочем, выглядела вполне ублаготворенной. Под руку со своим спутником, спокойно и уверенно вышагивая по подсохшим дорожкам парка в новеньких кроссовках, она ощущала себя в полной безопасности и, как ей казалось, сливалась с толпой. Красоты своей она, похоже, не сознавала, а Дан пару раз поймал себя на первобытном желании сложить тяжелый кулак и забить до подмышек в землю придурка, глазевшего на нее слишком бесцеремонно. Здесь, в скудном и грязноватом городском парке, уличную вонь все-таки перебивала пронзительная предсмертная свежесть срезанной травы и палых листьев. Демоница широко раздувала ноздри, втягивая в себя ветер, и Дан все опасался, как бы не
