к Мытному, потому она, посчитав, что попытка не пытка, решила себя проверить, заменив в заговоре слова «безоглядно влюбится» на «в дверь мою постучится». Так оно было безопасней, а то Пантерий любил рассказывать всякие ужасти про то, как влюбленные покойники по ночам к бестолочам лазали, а так – будет только стучать. Она представила себе костлявую руку, барабанящую в полночь в дверь, и нервно хихикнула.
Платья они надели белые, венки девки принесли из одуванчиков и тех несчастных цветов, что успели проклюнуться в цветнике. Выглядели они при этом площадными дурочками, но молодую Серебрянскую ее вид привел в неописуемый восторг. Она заявила, что чувствует себя юной богиней, и коль все сложится хорошо, то обязательно введет какой-нибудь праздник весны, чтобы простолюдинки и благородные на нем плясали вот в таком виде, без всяких чинов. Ланка не стала ей говорить, что таких праздников в ее княжестве аж три, но благородных на них не приглашают, потому что боятся умереть со смеху. И как она теперь понимала – не зря опасаются, есть среди них сущие дети! А ведь это княжна, не купчиха какая- нибудь!
К вечеру весь замок загадочно молчал, даже допросчики чего-то заподозрили – с такими загадочными и многозначительными лицами мимо них ходили чернавки, поломойки, чья хозяйка прикоснулась к великим таинствам Ведьминого Круга, посвященная в магички первого уровня самой Дорофеей Костричной. Вот вам, а не борьба с ведьмовством! И первая новость не успела разнестись по округе, как уж вторая всех привела в восторг: два сердца стучали учащенно быстро и Адриан тонул в зеленых ведьмовских глазах Ланки, а та невольно поднималась на цыпочки, словно земля ее уже не держала, а за спиной выросли два трепещущих крыла. Потому что стоило ей произнести два последних слова заговора на Адриана, как в дверь властно и с чувством постучали – надо ли говорить, что это был сам Мытный. Ланка была так счастлива, что наконец испытала то самое, о чем пишут в сказках и в песнях поется, что позабыла и про сестру, и про чернокнижника, да и про бабулю тоже. Ей доложили, что какие-то гайдуки ломятся к ней, чтобы засвидетельствовать почтение, – она всех послала. А мелькнувшему в окне Серьге Ладейко искренне призналась:
– Сережка, я влюбилась! – совсем не озаботившись, чем закончится его падение со второго этажа.
По счастью, Ладейко духом оказался крепче Митяя и сразу отрывать Мытному голову не пошел, впал в кручину, напившись в первый день своей службы по-скотски, чем снова подтвердил легенду о семье Костричных, что слуги у них тоже странные, с такими без приключений шагу не шагнешь.
Вечер наваливался слишком стремительно. Я смотрела на малиновое солнце и чувствовала, что готова самолично, руками, закатывать его обратно на небо, лишь бы не наступала ночь. Все представляла себе, как Фроська отбросит крышку каменного гроба, лишь появится первая звезда. И гадала: как можно одолеть это чудище? Перебирала в голове различные варианты, готовая даже Решетникову в ноги броситься, лишь бы он поднял народ с вилами вдоль кромки всего болота. Только ведь не послушает он меня, бросит в какой- нибудь подвал, а Подаренка сожрет еще кого-нибудь. Или хуже того, очухается до такой степени, что начнет ворожить. Это самое страшное – на упыря еще можно найти управу, а полумертвая ведьма – это ведь почти что навка, а навок в Северске уже давно разучились загонять туда, где им самое место. Я сидела, сжавшись в комок, и со стороны походила на нахохлившегося воробья. Илиодор, попетляв вокруг меня, как водомерка, с различными «э-э», «м-м», «о-о» в надежде привлечь внимание и в легкой светской беседе развеять мою грусть, был обтявкан и предпочел в конце концов компанию Архиносквена. Архимаг сначала косился на него, видимо ожидая пакостей и подначек от чернокнижника, но златоградец сумел натянуть на себя маску восторженного студента, который с трепетным обожанием заглядывает в рот преподавателю в надежде на поучительные откровения. Склонный к менторству колдун сломался, как деревенская дуреха в лапах городского балагура и повесы. Сначала бросил пару фраз, как застрельщики на поле боя бросают копье во вражескую рать, без надежды пришибить кого-нибудь, а просто показывая, что дальше соваться не следует, Илиодор наивно кивнул – и через некоторое время они уже спорили о высоких колдовских материях.
Пантерию надоело слоняться по капищу. Строя рожи истуканам и ковыряя в их носах, он уповал на то, что я рявкну, а он прицепится как репей. Но я защищать изваяния не собиралась, и поэтому черту пришлось прицепиться к высокомудрому архимагу и к чернокнижнику, о чем он тут же пожалел. Это они ухватились за него, как два кобеля за тряпку, помусолили и снова забыли в своих рассуждениях.
– …а мне, молодой человек, кажется, что ваши искания сродни попыткам варварских степных князьков завоевать себе новое царство, когда с дюжиной дружков они начинают нападать на Мирену, Златоград или Северск, грабя пограничные деревушки. В вас тот же юношеский максимализм и неумение видеть мир реально.
– В таком случае у академика Хамата тоже юношеский максимализм? – с улыбочкой поинтересовался Илиодор, вызвав в Архиносквене бурю возмущения:
– Что вы тычете мне этим своим Хаматом? Да, был степняк Илиодор с братьями, ставший первым Златоградским Императором и завоевавший все Поречье и южные земли, вплоть до Теплого моря, но ведь не в одиночку же! За ним шли НАРОДЫ! А кто идет за вами? Я уверен, человечеству не нужна магия, и вы пытаетесь восстановить мир, который в обывателе вызывает дрожь ужаса и омерзения.
– Вы, батюшка, палку-то не перегибайте! – возмущенно ткнул кулаки в бока черт. – Ежели я вам лично неприятен, то так и скажите, а всю мою семью вот так вот освинячивать незачем!
– Вот! – всплеснул руками архимаг. – Яркий пример того, что вы пытаетесь вернуть людям. И это, я вам замечу, самый миролюбивый образчик прошлого!
– Кто прошлое?! – выпучил глаза черт, но Илиодор как бы невзначай задвинул его за спину:
– На мой взгляд, очень мало шансов вернуть миру родственников Пантерия, – заявил он сладеньким голосом, – их сон так глубок, что это скорее смерть. Люди – единственные существа на сегодняшний день, которые способны получить какую-либо выгоду от магии. Представьте: два урожая на полях и сказочные дворцы, возникающие по мановению руки – разве это в вас не будит… э-э… энтузиазма?
Глаза Архиносквена азартно сверкнули. Несмотря на возраст, энтузиазма в нем было хоть отбавляй. Он бы, наверно, в пляс пошел, кабы перед ним был не чернокнижник, а свой брат колдун. Пантерий, стоявший с поникшими плечами за спиной Илиодора, вдруг заревел дурным голосом и, ткнувшись кудлатой головой в бок златоградца, шумно высморкался:
– Один я, как есть сирота! Мамки нет, папки нет, тетки с дядьками все дры-ы-ыхнут!
Спорщики осеклись, а он полез на колени к Архиносквену и, моча слезами его бороду, принялся откровенничать:
– Проклятая моя душа, пропащая совсем! Отчего, думаете, я по свету мыкаюсь в одиночестве, во всяком непотребном виде? – Он задрал рубаху и с презрением оттянул детский жирок на животе. – Думаете, я завсегда вот такой был? Да я, между прочим, принц наследный, у меня демоны в роду были! А потом, дернул черт, поцапался с Пречистой Девой, и понеслась карусель! – Пантерий притиснулся к Архиносквену, заглядывая в глаза: – Было это в жуткие времена, нечисть дохла, как чесоточные клещи в серной
