– Измена, братцы! Луговская приказала егерей казнить! В Княжеве весь полк на плаху отправили! Бей Медведевских, спасай жизнь!
Люди оторопели, а потом взорвались, словно бочка пороха, в которую засунули факел. Жуткие сплетни давно уже будоражили умы арестантов, да еще, на беду, поместить такое количество народу в Серебрянском замке было негде, вот и сунули в казармы. А напротив них, дверь в дверь, стояла арсенальная башня, в ней не только сабли да брони, но и пищали с огневым запасом и даже пара пушек. Но хуже всего, что охраняли ее не столичные волкодавы, а местные серебрянские дружинники, которых егеря смели, даже не заметив, голыми руками.
– Бей Медведевских! – выл Кирюха Беда, понимая, что коль все пошло наперекосяк, то надо давить вражину, пока у ней хребет не треснет.
Замок взяли на ать-два.
Замешкались только на втором этаже: опомнившаяся охрана завалила лестницы мебелью, а когда баррикада стала непролазной, начала палить из пистолей. В ответ грянули дружные залпы. Скоро от раненых и убитых стало не протолкнуться. Кто-то запалил хозяйственные постройки, и Игнат, попытавшийся было ворваться на хозяйскую половину с черного хода, бешено взвыл от отчаяния.
В городе ударили в набат, подняли по тревоге малую дружину, но бунтовщики, увидев, как к воротам отовсюду стекается подмога Луговской, выкатили обе трофейные пушки и дали залп картечью. Вскоре удалось перерубить и цепи, удерживающие решетку, она гулко бухнула, вонзаясь зубьями в брусчатку, и замок оказался отрезанным от мира. Кирюха Беда взлетел по внешней лестнице на стену, воткнул треножник, обпер об него пищаль и, почти не целясь, выстрелом сбил единственного всадника в осаждавшей толпе. Народ отхлынул, испугавшись этого сильнее грохота пушек, не причинивших особого вреда, поскольку с выстрелом поторопились, и картечь пощипала городских лишь на излете.
– Отходи, народ, отходи! – слышалось с той стороны стены.
Беда хищно оскалился:
– Правильно, твари.
За его спиной басовито загудело – одна из башен замка пылала вовсю. Из всех окон выхлестывало пламя аж в три-четыре роста.
– Ничего себе! – восхитился Кирюха, прикидывая, что этак к вечеру от замка останутся одни головешки.
Игнат перешагнул через последнее мертвое тело синекафтанного, вдоль коридора тянуло едким дымом, который вышибал слезу и заставлял морщиться. Луговской нигде не было. Серебрянского с женой и детишками тоже.
– Ну и как это понимать? – ударил себя по ляжкам Игнат, обращаясь сразу ко всем.
– Должно быть, утекли тайным ходом, – подал голос один из сотоварищей.
– Дак ищите! – вскипел Малой. – Землю ройте! Что вы на меня таращитесь, как собаки на барана? – и он вцепился в чуб, с досадой понимая, что как-то нехорошо получилось, брательнику не понравится.
ГЛАВА 15
Гаврила Спиридонович шел впереди всех с фонарем, освещая дорогу и время от времени с тревогой оглядываясь на свою семью. Дети не плакали, хотя сама княгиня Серебрянская, кажется, уже вполне готова была разрыдаться. Побег длился третий час, а конца неширокому коридору, прорубленному эльфами в незапамятные времена, все не было.
Ланка слегка вполголоса проклинала трудолюбивый народ, а заодно прикидывала: не она ли виновница происшествия. Вчера, произнося заклинание на счастье, она как-то, заигравшись, забыла, что в таких случаях отвод для беды обычно делали на чертополох или хромую курицу, но Ланка решила, что и так пойдет, но не пошло… «Сказал „быть посему“ – и все стало наперекосяк», – с грустью вспоминала она. Счастье, что никто из бежавших о ее вине не догадывался.
Народу было немного: Луговская со своей товаркой, Адриан, князья Серебрянские с Тучей, который нежно нес на руках одно из чад Гаврилы Спиридоновича, да ее собственные, Ланкины, гайдуки, замыкавшие шествие. Когда она прорывалась в кабинет, они со всем юношеским пылом ей помогали, поэтому и оказались единственными связанными и недееспособными, когда егеря принялись крушить все вокруг. Охрана княгини вступила в бой, а Гаврила Спиридонович, едва поняв, что происходит, тут же начал умолять гостью воспользоваться потайным ходом. На благополучный исход он не надеялся и оказался прав. Так и вышло, что под руками у княгини никого не оказалось, кроме чужих гайдуков, вот они и топали позади, смущаясь оттого, что смеют дышать в спину Луговской перегаром.
Митяй, на которого всю дорогу со странным плотоядным любопытством таращилась Демцова, ушел в конец и, кажется, о чем-то крепко задумался. Скорохват, которому топать в тишине было тоскливо, тоже задержал шаг, надеясь хоть с Кожемякой потрепаться. Он ткнул Митяя в бок с ехидной усмешечкой:
– Видал, как на тебя эта фря столичная облизывалась?
– Угу, – кивнул Митяй, занятый своими мыслями.
– Дурак ты, это же самой Луговской подружка! Знаешь, что о ней рассказывают? – Он привстал на цыпочки, собираясь пересказать угрюмому Кожемяке то, что ему успели нащебетать кухонные девчонки, но Митяй отодвинул его в сторону, прямо как чурбан какой-то, и деловито пояснил:
– Не о том ты сейчас думаешь. Нас тут шестеро, дурневских. Если Тучу с Гаврилой скрутить, то, считай, в руках сама сестра Великого Князя окажется.
– Ты сдурел?! – споткнулся и в голос выругался Сашко, но Митяй на него шикнул, а потом так прижал к себе под мышку, что Скорохват дернулся и вырваться не смог.
– Я, допустим, сдурел, а егеря что, по-твоему, браги напились?
– Егеря бунтовщиками объявлены, у них выхода нет.
– А Ведьмин Круг кем объявили? – с несвойственной ему ехидцей спросил Кожемяка. – Радетельницами престола?
Сашко понял, что с ним не шутят, и забился пойманной рыбой, матерясь:
