Голова осторожно выглянул из кладовой, но никого, кроме толстощекой, ковыляющей куда-то наверх с ведром чернавки не обнаружил. Провел пятерней по взмокшему лицу, словно стряхивая липкую паутину, и вдруг сообразил, что неоткуда тут было взяться Мытному-старшему! Он пробежался по дому, выглянул во двор и только тогда с облегчением перевел дух. Однако телегу велел в Купчино отправить, бормоча себе под нос:
– В такие времена никакая предосторожность не помешает, – при этом втайне завидуя ведьмам, которым, похоже, вся эта передряга казалась одним развлечением. – Ну, Маришка, попомню я тебе! – погрозил Ким кулаком в пространство и тут же опасливо спрятал руки за спину: не увидел ли кто? А то еще самого под розги вместо ведьм пустят.
Я сидела в ведре и принюхивалась к стенкам, не помойное ли. Почему-то отвратнее всего разило от меня, я не удержалась и принялась вылизываться; давясь своим же мехом и чуть не блюя, решительно не понимая, как кошки могут заниматься этим целыми днями.
– Мы не заблудились ли? – тихо поинтересовалась семенящая рядом с Пантерием невидимая Лана. – Подвалы вроде бы как внизу.
– Невежа ты, Ланка, – укорил ее черт, – к нам гости приехали, а ты их и приветить не желаешь. Маришка им вон хотя бы стол истоптала, а мы чем хуже?
– Мы лучше, – согласилась Ланка, – я только за Серьгу волнуюсь, – и вдруг тормознула, заставив Пантерия впечататься ей в спину. – Ой, чего это у меня в ушах жужжать перестало? – И вдруг, цапнув меня невидимыми пальцами за подбородок, потребовала: – А ну-ка подумай про меня что-нибудь гадкое.
– Не лезь к животному, – отбил меня Пантерий, – горох в тебе переваривается. Топай давай, ать-два, ать-два.
Серьга меж тем, поняв, что за нами ему не угнаться, развил на площади бурную деятельность. Для начала схватив из груды оружия чью-то секиру, он побегал по площади, вопя и краснея лицом и рубя ею налево и направо.
– Вали ее, братцы! Вижу!!! Хрясь! Бона, вона!!!
Толпа гналась за ним, не успевая перепрыгивать через груды разбросанного барахла, но в твердой уверенности, что от такого ухаря ведьме не уйти. Три круга по площади Серьга дал на одном дыхании, изрубил всю коновязь, измазался в кулеше и распугал всех лошадей. Двух сотников, пытавшихся прекратить дебош, Ладейко стоптал напрочь, а когда догнал хвост бегущей за ним колонны, от души и с чувством наподдал по копчику пыхтящему от натуги детине. Тот взвился и врезал Серьге по уху, да так, что Ладейко вместе с секирой улетел в объятия мчащейся за ним красно-зеленой своры и завизжал юродиво:
– Обморочила! Вали, братцы, одержимого! – Он без разговоров двинул в челюсть еще одному и пугнул толпу неожиданным открытием: – Да здесь же кругом черти!
Миг спустя служивые вцепились друг в друга так, что их не сумел разнять даже выскочивший на крыльцо боярский сын:
– А ну прекратить! – вякнул было он и тут же скис, получив от коварного Серьги череном секиры прямо в печень.
Глаза его выпучились, он сложился пополам, уставившись на самодовольно ухмыляющегося Серьгу. Ладейко отвесил ему щелбана в лоб и, обойдя, наподдал еще и сзади, направляя боярского сыночка в свару с напутствием:
– Ишь жлоб здоровенный, а ну позабавься-ка с людьми!
Сам же, насвистывая, отправился в подвалы. Где-то на второй дюжине ступенек ему бросилась в глаза некоторая странность: охранники, которым по идее полагалось стоять навытяжку у дверей каземата, лежали, свернувшись на ступеньках калачиком, а какой-то детина то натужно пыхтел, ковыряясь в замке, то гулко бился плечом в дубовые двери. С той стороны двери его подначивал мужской бас:
– Давай, Митька, не посрами деревню, выбей к лешаку эту дверь!
– А ты секирой замок рубить не пробовал? – поинтересовался Серьга, вольготно откинувшись на стену, и тут же с хеканьем повис на руке порывистого Митяя, не разобравшего впотьмах, кто пришел.
– О, Серьга, – обрадовался Кожемяка, ухватив его за чуб и разглядев как следует.
– Чего там? – забеспокоился за дверями мятежный воевода.
Кожемяка замялся, не зная, как потолковее объяснить.
– Ну… Вроде бы как… помощь нам прибыла…
– И чего?
– А теперь двоих тащить придется, – досадливо вздохнул увалень и, воспользовавшись советом Серьги, одним ударом срубил проклятущий замок.
Дверь тут же распахнулась, и Селуян вывалился наружу. Вид у него был жуткий, сразу было понятно, что взяли его с боем, задавив численным превосходством. Под обоими глазами – фингалы, нос распух, губы как пельмени, и только голос еще был бодрый, селуяновский. Сграбастав обоих парней в охапку, воевода радостно их встряхнул:
– Ну, братцы, век не забуду! – и первым припустил наверх.
Однако там кто-то из вояк, добравшись до походной пушки стрельцов, бабахнул над головами дерущихся.
– Ух ты! – так же решительно развернулся назад Селуян. – И чего теперь?
Серьга, кое-как отлепившись от стенки, велел:
– Скидывай одежу! – и, заприметив, что на площадке перед камерой есть печурка, у которой в холодную пору грелись охранники, ухватил из общей кучи самое корявое и сучковатое полено, поинтересовавшись: – Ты как, Селуян Трофимович, в цепях был али так лежал?
– Знамо дело в цепях, – обиделся Селуян, – только меня кузнец Трошка заковал хитро, – и он подмигнул обоим парням.
