замыслах, о надеждах. Мир стал для него серым, а память о красках так больно ранила… В общем, Нечай помощника убил. Ни за что, если со стороны посмотреть. А по сути — из лютой зависти.
— Хочешь сказать, Древлевед моего брата рассудка лишил?
— Поправь, если я ошибаюсь, но дело было так: с недавних пор Ярополк, и без того правитель жесткий, вдруг сделался особенно суровым. Он поставил перед Стабучью цель — во что бы то ни стало занять Крепь, возвыситься над прочими землями Нарога. Цель простая и ясная, которую так легко принять всем, от ближника до простого крестьянина: мол, мы будем в Нароге главными. И силы, и деньги как-то сразу нашлись. Ярополк был очень убедителен, и люди охотно шли в глухомань, а купцы охотно давали деньги. У Ярополка горели глаза, он был полон сил и замыслов. А здесь, вскоре после победы над ливейцами Мадуфа, что-то в нем сломалось. Он стал замкнут, больше ничего не объясняет и ни в чем не убеждает. Вроде бы все идет как задумано, но ощущения четкой цели впереди уже нет. Ярополк стал раздражителен. Он теперь гневается, когда с ним говорят о будущем… и еще — когда Незабудка поет. Буевит вздрогнул:
— А это ты откуда знаешь?
— Немудрено догадаться. В ее песнях — живая жизнь, а жизнь без мечты невозможна. Ее отголосок и ранит Ярополка.
— Он возненавидел песни своей дочери, — пробормотал Буевит. — И боюсь, ее саму заодно. Значит, Ярополк может убить ее в приступе гнева?
— Не только ее, кого угодно. Просто Ярополк — не кузнец. Нечай остался совсем один, а у боярина вокруг толпа людей, которые готовы согласиться со всем, что он скажет. Течение событий повлечет его. Все будет почти как прежде, разве что больше станет крови и меньше — смысла. Ну как, похоже на правду?
— Ты даже не представляешь насколько…
— И вот это странно. Почему Древлевед оставил мне жизнь? Ведь понимает: я при первой возможности расскажу обо всем, что думаю, мне незачем это скрывать. Вот, тебе уже рассказал… Неужели ему все равно?
Буевит тяжко вздохнул, будто сдерживая стон.
— О боги! Сроду не думал, что сурочцу поверю, да только похоже… Я сейчас с пира. Белгаст хочет видеть тебя, и теперь брат верит ему не больше, чем тебе. Еще утром я бы назвал это глупостью, но… Видишь ли, ливейцы шепчутся — негромко, но, имея уши, услышать можно, — будто их князь отыскал себе на равнинах какую-то странную любовницу, и теперь он сам не свой. В город сегодня он въехал с ближниками, вятшими дружинниками и некоей девкой. Толком ни кто ее не видел, а я рядом был, разглядел. По описанию — вылитая демоница твоя.
Сердце Нехлада ухнуло вниз.
— Что? — вскричал он. — Иллиат здесь?
— Ну не на пиру, конечно. В покоях Белгаста сидит. Мои люди докладывали — к ней Древлевед заходил.
— Проклятье! Так вот почему Древлевед запрещал мне смотреть в сторону войск! Нет, все равно не понимаю… Не заодно же он с ней! Послушай, Буевит, мне обязательно надо увидеть ее. Если это и впрямь Иллиат…
— Ты до конца выслушай. Чует мое сердце, не добром нынешний пир кончится. У Белгаста одни требования на языке: и тебя ему подавай, и свадьбу с Милорадой завтра же. Не знаю, что на него нашло, но он настойчив и не видит, как близок к опасной грани. Двое пьяных сумасшедших! — выругался он. — Сидят и словами играют… пока только играют. В общем, так, что тебе для колдовства нужно?
— Светильник в виде бронзовой птицы с хрустальными очами. Его отняли у меня с прочими вещами, но, боюсь, Древлевед уже забрал его себе. Вряд ли удастся…
— А может, и удастся. Только ты наперед поклянись, что не станешь против стабучан колдовать. Поклянись богами светлыми и своим деревом-побратимом!
— Клянусь!
— Тогда жди, — сказал боярин и зашагал прочь. Лязгнула решетчатая дверь, выпуская его из поруба. Ярополков ближник в каморке по соседству с кузнецом едва сквозь прутья не протиснулся, глядя вслед, и вдруг, заметив, что Нехлад смотрит на него, метнулся от решетки в тень, на всякий случай заверив:
— Я ничего не слышал!
— Ну и дурак, — сказал Нехлад. — Твой боярин с ума сходит, как же ты, находясь поблизости, сам не увидел?
— Не слышу я тебя, не слышу! — закричал тот, отползая дальше.
Нехлад в сердцах плюнул и отвернулся. Вот еще новости! Белгаст-то тут при чем, что и, главное, зачем с ним сделала Иллиат? До сих пор она только убивала близких Яромиру людей. Древлевед встречался с ней… так, может быть, все дело именно в Древлеведе?
Однако все мысли гасли рядом с тревогой за Незабудку. Что-то с ней теперь станет? Пускай бы досталась она Белгасту, лишь бы тот оправдал первое впечатление и сумел защитить девушку, но теперь — чего ждать от него?
Ах, как хотелось взглянуть ей в глаза! Память рисовала образ Незабудки так четко, казалось, потянись — прикоснешься.
— Я люблю тебя, — шепнул Нехлад, словно она могла услышать.
И вдруг образ девушки перед внутренним взором окутался радужным сиянием, таким ярким, что Яромир невольно вздрогнул. И обнаружил, что почти не чувствует тела.
Только стук сердца гулко отдавался в сознании. Постоянно слышать его, находясь в нави, он давно уже сделал своей привычкой.
Глава 6
Освободившись от оков плоти, дух воспарил над городом. Нехлад готов был кричать от восторга, а может, и кричал: здесь слишком мало было различий между мыслью и действием.
Все оказалось так просто… Конечно, ведь светильник — лишь подспорье, которое ничего не делает само по себе. Смотрит в навь, странствует в нави и преобразует ее только человек. И ни один лишь светильник может быть ключом. Сила чувств, от которой отучал Древлевед, позволила вырваться из плена! Яромир уже слишком хорошо знал навь, и только толчка недоставало ему, чтобы прорваться за грань.
— Ну что ж, Древлевед, — произнес Нехлад. — Пускай ты опытен, пускай силен, а все же, когда встретимся, разговор у нас по-иному пойдет, не так, как ты ожидаешь.
Однако радость его была недолгой. Тело по-прежнему оставалось в подвальной каморке, а сердце ныло от предчувствия беды. Яромир огляделся.
Он далеко ушел в навь. Понизу стлался туман, и равнина отсюда казалась белесой. От города осталась смутная тень, от реки — пустое русло, подернутое струйками сочившегося неясно откуда дыма, в чистом сиреневом небе пылали гроздья незнакомых созвездий.
А в сердце города бился клубок багрово-фиолетового пламени. Не упуская его из виду, Нехлад стал осторожно переходить с грани на грань, приближаясь к миру живых.
Тени обрастали плотью, все четче проступали признаки земного. И вот открылся взору кремль.
В своей горнице тихо плакала Незабудка. Она ушла с пира, сославшись на усталость, а на самом деле — испугавшись, что своим видом только побуждает Белгаста ко все большей настойчивости.
С ней был Буевит. Его люди осматривали покои Нехлада и Древлеведа в поисках светильника, а сам боярин между тем незаметно усилил охрану во всех переходах кремля и у дверей племянницы. К ней он вошел с особой просьбой.
— Ты не понимаешь, дядя, — говорила, обратив к нему мокрое от слез лицо, Незабудка. — Мой дар — это не само целительство, как бывает у других. Это скорее предвидение. Я просто чувствовала, что требуется человеку. Сызмальства — еще своими руками ни одного зелья не составила, а уже точно знала,
