Лакеи медленно проплывали рядом со столом, торжественно неся на вытянутых руках роскошно сервированные блюда. Моих знаний этикета хватало на то, чтобы не запивать гуся в яблоках белым вином и не плевать кости на пол, так что в принципе чувствовала я себя вполне сносно и непринужденно. Юнец, посаженный напротив, продолжал буравить меня глазами. Благороднорожденная или просто знатная дама уже валялась бы в обмороке от такого откровенно оценивающего и раздевающего взгляда, но храну смутить очень трудно, а лично меня — вообще почти невозможно. Вместо того чтобы с придушенным вздохом сползти со стула или изобразить праведное негодование, я начала озорничать: то глазки скороспелому дитю сострою, то как бы случайно наклонюсь, во всей красе демонстрируя глубокий вырез платья, то подчеркнуто томно дотронусь до губ уголком салфетки.
Вот уж чего не ожидала, так это, что Торин возревнует! А ведь поди ж ты — заметив мои маленькие шалости, графенок едва со стула не свалился от возмущения и тут же попытался втянуть меня в разговор, дабы отвлечь от возбужденного и слегка покрасневшего парнишки. Я с милой улыбкой поддержала светскую беседу ни о чем, продолжая время от времени стрелять в жертву глазками. Эх, арбалет бы мне, я б его надежнее застрелила, дабы не пялился куда не просят!
После еды мужчины переместились к камину. Мне пришлось идти за ними и, по причине нехватки сидячих мест, устраиваться на маленькой, обитой бархатом табуреточке У ног сидящего в кресле Торина. Чессин слегка покраснел, видимо поняв, что не дело, когда единственной девушке мебели не достается, и велел принести еще одно кресло, но я, мило хлопая ресницами, попросила не беспокоиться и не утруждать слуг: мне. мол, и у ног милорда Торина уютно сидится. Герцог покачал головой, но настаивать не стал, а вытащил доску для мартаки и мешочек с фишками. К игре были приглашены все присутствующие, в том числе и я. Немного поломавшись ради кокетства и позволив мужчинам дружно себя поуговаривать, я демонстративно протянула жадные ручки к фигурке Рыцаря, но потом все-таки согласилась взять фишку Принцессы и, естественно, проиграла ходу этак на десятом. Сосредоточившись на игре и внимательно следя за действиями соперников, я смогла бы продержаться дольше и не выбыть так позорно в самом начале, но мне это было вовсе не нужно — для поддержания облика хорошенькой дурочки вполне хватит проигрыша на десятом ходу. А вот проявлять избыточный ум и логический расчет в данном случае было бы излишним. Поэтому я, с показным огорчением повздыхав и потискав фишку в ладони, сдала ее вытеснившему меня с игровой доски старикашке и стала просто наблюдать за построением сложных ходов и комбинаций, удобно облокотившись на колени Торина. Мысли, несмотря на улыбку, сахарным оскалом застывшую на лице, в голове крутились сплошь нерадостные. Кто убил Папашу? За что? И главное — во что это выльется нам с Торином? Может, имеет смысл драпать отсюда, не оглядываясь? Мрак бы побрал этот завтрашний бал, если бы не он, я так и поступила бы! И сама бы сбежала, и Торина, хоть в зубах, вынесла. Может, закатить истерику, изображая насмерть перепуганную дурочку и требуя немедленного отъезда? Но даже идиотке должно быть понятно, что если уж на нас нападают в хорошо охраняемой герцогской резиденции, то на дороге может быть еще опаснее. Вот ведь подкинули боги задачку, это вам не мартака! Куда ни кинь — везде клин! Чтоб им провалиться, этим кристаллам!
Вот уж не думала, не гадала, что мой подопечный любит логические игры и весьма неплохо в них играет! Когда я вынырнула из пучин мрачных раздумий, оказалось, что Торин, успев вытеснить с игрового поля почти всех соперников, ввязался в жаркое сражение с одним из мужчин среднего возраста, — кажется, они оба приходились Чессину какими-то кузенами. Рассеянно следя за причудливыми комбинациями фишек и игровых фигурок, ловко выстраиваемых на поле графенышем, я вдруг впервые обратила внимание, какие красивые у него руки. Породистые, холеные, с изящными запястьями и длинными пальцами. Впрочем, сколько там поколений его предков ни разу в жизни не касались ни сохи, ни мотыги? Кажется, благо- роднорожденность свою род Лорранских ведет от Уллиана Горбатого, короля Райдассы, правившего… дай боги памяти… лет этак семьсот назад, не меньше. А сколько еще лет до того, как одна из графских дщерей родила королевского бастарда, Лорранские просто тихо богатели — вообще ни в каких исторических источниках не сыщешь. Так что не диво, что у Торина настолько изящные лапки. Будь я аристократкой в десятом колене, и у меня такие же были бы!
Чудный аристократический междусобойчик закончился глубоко за полночь. Гости, кланяясь и заверяя, что никогда еще не встречали девушки прекраснее, чем я, сели в кареты и отбыли в направлении своих резиденций. Я, присев раз двадцать, на двадцать первый все-таки не удержалась на высоких каблуках и вынуждена была вцепиться в Торина, дабы позорно не рухнуть на пол и не скатиться к подножию лестницы, на которой мы прощались с гостями. Правда, аристократеныш не был готов сыграть роль сильного и благородного рыцаря, галантно поддерживающего прекрасную леди, так что мы едва не завалились вместе.
Запершись с Торином в своих покоях, я, выдергивая из волос шпильки, нервно потребовала не отходить от меня вообще ни на шаг. Вон Батя уже доходился в одиночку! При воспоминании о командире, погибшем так глупо и нелепо, я почувствовала, как у меня дрожат губы, и поспешно вытаращила глаза, дабы не заплакать. Сначала Цветик, теперь вот Папаша… Кто следующий?
Как благородная леди, я даже не могла потребовать.
Выглянув из спальни, где прихорашивалась (именно там стоял туалетный столик и висело огромное, от пола до потолка, зеркало), я увидела, как распахнувший двери Торин указывает на громадную корзину цветов, красующуюся на пороге. Из лавины зелени и бордовых бутонов роз кокетливо высовывался светло- лиловый уголок карточки. К ней-то и тянулся беспечный Торин.
— А ну в сторону! Не подходи! — дико заорала я, одним звериным прыжком пересекая гостиную и бросаясь между графенком и цветами. Успела! Торин, не ожидавший столь острой реакции, шарахнулся в сторону скорее от неожиданности, нежели из желания последовать моему приказу.
— Что такое? Совсем уже того, да? — Графеныш покрутил у виска пальцем и вновь сделал шаг к цветам.
— Не тронь, я сказала! — прорычала я, без сантиментов отпихивая его в сторону. — Ты знаешь, откуда взялась эта корзина? Мало ли кто нам ее подбросил!
— Не знаю! — возмущенно шипел Торин, из чистого упрямства вновь протягивая к цветам загребущие лапки. — Да вон там карточка торчит, сейчас и прочитаем, кого это так впечатлила твоя красота, обрамленная дорогу щим шелковым платьем, обошедшимся мне почти в два десятка золотых!
Я вновь оттащила его подальше от порога и, решив не обращать внимания на подковырку относительно цены наряда, нервно огляделась по сторонам. На глаза попалась маленькая, неприметная дверца, почти сливающаяся с шелковой обивкой стен и заметная только благодаря крохотной ручке. Дернув за нее, я с радостью поняла, что моя догадка оказалась верна — за дверью был маленький чуланчик, в котором лежали тряпки и стояли веники и швабры. Вот и отлично! Схватив длинную деревяшку с короткой планкой на конце, я сняла с плеч тонкую шаль, старательно намотала ее на швабру и, проследив, чтобы Торин стоял за моей спиной, начала осторожно водить этим сооружением над корзиной.
— Что ты делаешь? — зудел сзади графенок, вытягивая шею, как гриф, учуявший аромат дохлятины.
— Что надо, то и делаю, — огрызнулась я, не прекращая своего сосредоточенного занятия. Розы были крепенькие, оранжерейные, приятно пахнущие и ласкающие глаз полным отсутствием каких-либо изъянов в виде сухих лепестков или подгнивших листиков. Даже вездесущая зеленая тля, этот бич любого цветовода, не оскверняла стоящее передо мной живое совершенство. Ну до чего же красиво! И как удачно эта зелень подчеркивает насыщенный, густо-красный цвет бутонов! Композицию явно составлял профессионал, и она потянула не на один десяток сребреников.
Тьма, сидящая на спинке кресла, с любопытством вытянула шею и прошипела нечто невнятное, но явно неодобрительное. Да, кому цветы, а кому и покушать бы!
Поняв, что толку не будет, я сняла со швабры шаль, небрежно отбросила ее в сторону и повернулась к Торину:
— Дай твой камзол!
— Что? — поразился он, слегка попятившись и, видимо, совсем уверившись, что его храна сошла с ума окончательно и бесповоротно. Но мне было не до расшаркиваний:
— Да снимай же ты камзол, увалень!
Видя, что Торин все еще медлит, я решительно шагнула к нему, без жалости содрала требуемый предмет одежды и повесила его на швабру, как на вешалку. Графенок, разинув рот, даже не пытался
