крутанулась на запястье. — По ним же сразу беглого признают!
— Я одного кузнеца поблизости знаю, расклепает.
— А толку? У тсеца же записано, где мы живем.
— Значит, не будем больше там жить.
— Да ты что! — Цыке показалось, что друг совсем рехнулся. — У меня жена, ребенок…
— Вернешься тайком и заберешь.
— А дом недостроенный, а скотина? Не, я не могу… — затряс головой батрак.
— Ты что, совсем дурак? — разозлился Мих. — Не понимаешь, чем пахнет?
Цыка потянул носом:
— Сеном горелым.
— Скоро мясом горелым запахнет! Неладное что-то знаменный мутит, будто нарочно нарывается. А караула почему-то не выставил. Только у самой переправы.
— А зачем еще где-то? Куда мы с острова денемся-то?
— Мы — никуда… А вот белокосые на нас, думаю, крепко осерчали.
— Так все по закону же! Остров наш, и сено нечего было жечь…
— По бумажному! — перебил Мих. — А по человеческому… — Чернобородый устало махнул рукой. — Ладно, пес с тобой. Один пойду. Не выдашь хоть?
— Да ну тебя! — Цыка напоказ отвернулся на другой бок.
— Ладно, бывай. — Мих с досадой хлопнул друга по плечу и отошел так же беззвучно, как и появился.
Батрак понял, что теперь точно до утра не заснет. Уходить, ишь ты! Бывшему наемнику легко говорить: вскинул мешок на плечо и все хозяйство с собой унес. А им, весчанам… Взгляд упал на сладко сопящего Колая. Вечно смеялись над ним, презирая за трусость и прикрывающее ее хвастовство. А выходит, и сам Цыка такой? Да нет, это ж разные вещи! Бояться даже по мелочи рискнуть — и тсарского приказа ослушаться!
Промаявшись еще с десяток щепок, батрак почуял, что его беспокойство дошло до Живота — прихватило. Проклиная про себя Сашия, он натянул башмаки и нарочно пошел не к ближним кустам, а в дальние, на другой стороне островка, чтобы проветрить голову. Там и воняло поменьше.
Караулов на этом берегу действительно не было, хотя батраку показалось, что тсецкие костры горят ярче обычного. Будто маяки. Поворачиваться к ним голым задом Цыка отчего-то постыдился, зашел поглубже в кусты — и башмак неожиданно увяз в рыхлой земле. Кротовина, что ли? Батрак раздвинул ветки, давая дорогу лунному свету. Да нет, тут, похоже, лопатой поработали. Клад?! Цыка там-сям ковырнул носком — неглубоко зарыли, что-то твердое прощупывается. Вот уже и забелело на дне ямки…
Батрак присел на корточки и копнул поглубже.
Без факела стало совсем худо. Пришлось брести почти на ощупь, даже плесень не везде росла. Плевуны, правда, больше не встречались: то ли уже улетели на охоту, то ли в этой части подземелья их не водилось. Зато развилок тут было столько, что Рыска почувствовала себя запутавшейся в мочалке блохой. Проще, кажется, взять кирку и продолбить колодец вверх.
Девушка наконец нашла одну из Райлезовых стрелок, свеженькую, беленькую, но Альк отрицательно качнул головой:
— Туда нам точно нельзя.
— Почему? Ловушку-то мы уже миновали!
— Сомневаюсь, что она здесь одна. Давай в соседний ход. Рыске захотелось заскулить от обиды, словно перед ее носом захлопнули найденную с таким трудом дверь. Ноги подкосились — опять это бесконечное блуждание впотьмах?!
— Альк, — виновато прошептала девушка, чувствуя себя настоящей — как там на воровском языке? — тележкой, причем груженной камнями и с квадратными колесами. — Я очень-очень устала… И так пить хочу…
Саврянин, не рассердившись, сразу остановился.
— Я тоже. Давай передохнем. — Альк вытянул руку, нашаривая стену, и присел возле нее. Отцепил от пояса баклажку. — Только все не выпивай, неизвестно, сколько мы тут еще пробродим.
Рыска радостно вцепилась в воду и тут же выхлебала половину. Потом спохватилась, набрала полный рот, чтоб растянуть наслаждение и отмочить горло, и вернула баклажку. Альк сделал всего один глоток и повесил ее на место, попутно наткнувшись на оттопыренный карман.
— Есть хочешь?
Девушка с мычанием кивнула, поперхнувшись водой и чуть ее не выкашляв.
— На. — Саврянин вытащил краюху. Она изрядно помялась, но сейчас Рыска обрадовалась бы и горсти крошек.
— А ты?
Альк хотел отказаться, но при запахе хлеба желудок решил, что самое страшное уже позади, и требовательно заурчал. Девушка, не дожидаясь иного ответа, разломила краюху пополам.
От еды (хотя сколько ее там, Рыска бы сейчас и целую ковригу умяла!) на душе стало повеселее, а вот тело, наоборот, окончательно сдалось. За три дня погони ни Альк, ни Рыска толком не спали и даже не отдыхали, и чем дольше они сидели, слишком обессиленные, чтобы даже говорить, тем меньше хотелось вставать. Девушка как-то незаметно привалилась к саврянину боком, потом и голову ему на плечо опустила. Почувствовав, что подруга начинает обмякать, Альк тоже сдался, придержал ее рукой и лег. Рыска тут же свернулась клубочком, судорожно вжимаясь спиной в живот саврянина.
— Холодно-то как… — пробормотала она, не открывая глаз.
Вспомнилось, что разбойник говорил о дружке, закоченевшем и умершем после ночи на этих камнях, но как-то вяло, неубедительно. Она же с Альком. Он не даст ей пропасть.
Саврянин, не ответив, крепче прижал ее к себе. Он тоже дрожал, но усталость оказалась сильнее холода и разума.
После непонятно скольких щепок муторного, ознобного полузабытья неожиданно стало чуть-чуть теплее. И еще чуть-чуть. Холод постепенно сменился прохладой, потом теплом и даже слабым жаром, будто под пуховым, хорошенько подоткнутым одеялом. Дрожь утихла, Рыска даже начала распрямляться, и хватка Алька ослабла. Все-таки замерзли, — подумала девушка, скатываясь в сон, словно по ледяной горке: ни за что уже не зацепиться, как ни старайся. — Говорят же, что перед…
Но ей было уже все равно.
Казалось бы — сколько там той Рыбки! Паром всего лучину идет. Правда, по прямой, идвижет его колесо с впряженным волом, а то и двумя.
Вскоре молец понял, почему савряне так почитают святого Трачнила. Стоило остановиться перевести дух, как река сносила бревно вниз и оттягивала к середине. Потом стемнело и вообще стало непонятно, где чей берег, — пока пророк, молитвенно сложив руки и закрыв глаза, взывал к отвлекшейся, видимо, Хольте, бревно успело крутануться на месте. А то и не раз.
Туго приходилось не только посланнику Богини — мимо, никем не управляемый, проплыл плот, на котором, связанные спиной к спине собственными отрезанными косами, сидели трое саврян. Пророк попытался обратиться к ним с проповедью о покаянии (ведь хороших людей Хольга так не накажет!), но получил на редкость богохульный ответ и оставил грешников Сашию. Времени осталось мало, надо успеть спасти тех, кто сам этого хочет.
Когда на реку окончательно легла тьма, а на веру мольца тень сомнения, впереди внезапно забрезжил огонь костра и надежды. Пророк с новыми силами ухватился за верный посох, и спустя пару лучин онемевшие ноги наконец уткнулись в дно. Оно оказалось пологим, до сухой земли оставалось шагов тридцать. Молец попытался встать и кувыркнулся с бревна, тут же уплывшего в сторону.
— Кто здесь?! — На шум из темноты вынырнул караульный с факелом. Вначале потрясенно попятился, увидев лохматое чудище, выбирающееся из воды, потом узнал ползущего на четвереньках пророка и разочарованно сплюнул:
— Опять ты!
