Повелителем, но чем это грозит ее ребенку, догадалась и она несмотря на ее наивность. И вы ведь не станете отрицать, что при всем вашем добром отношении к Ольге, которое она несомненно ценит, вы не сможете защитить ее от Повелителя, что бы он ни пожелал с ней сделать.
— Она не смела так говорить об учителе! — уже не так уверенно, но все еще обиженно вставил Харган.
— Это верно. Странно только, почему у нее сложилось о нем столь превратное мнение. Ведь, если я не ошибаюсь, все, что Ольга знает о Повелителе, она услышала от вас.
— Но я ничего подобного не говорил!
— Разумеется. Однако помните ли вы, как я вам советовал аккуратнее подбирать информацию? Как предупреждал, что одним и те же фактам Ольга может дать оценку, абсолютно противоположную вашей? Так и получилось. Если вам ваши отношения с наставником кажутся образцом доверия и преданности, то Ольга, будучи совершенно иначе воспитанной, усмотрела в этом примитивное рабство. Вы бы хоть про хвост умолчали, дабы не создавать себе образа жертвы.
— То есть… — Харган неуверенно покосился на злосчастный листок. — Ты хочешь сказать, что она не поняла ничего из моих рассказов?
— Отчего же, — пожал плечами советник. — Очень даже поняла. Только немного по-другому. Разве для вас является новостью, что разные люди могут понимать одно и то же по-разному, причем совершенно искренне? Что со стороны многое видится совсем не так, как изнутри? Что любые человеческие отношения совсем иначе выглядят для постороннего наблюдателя, чем для эмоционально вовлеченного участника? Почему вас удивляет Ольгина реакция на ваши откровения? Лишь потому, что вы преданно любите Повелителя и не способны себе вообразить, как может кто-то судить о нем без подобающего трепета? Должен заметить, подобная ограниченность — большой недостаток для правителя. Вам давно следовало бы научиться понимать способы мышления других людей и моделировать их поведение. Тогда для вас не будет неожиданной естественная реакция известного вам человека на известные вам обстоятельства.
— Погоди… — Наместник растерялся еще сильнее. — Так ты знал?… Знал, что этим кончится?
— Если вы помните, — невозмутимо продолжил свою нотацию Шеллар, — я не общался с Ольгой и не мог никоим образом знать о содержании ваших бесед. Однако, зная вас и прекрасно зная Ольгу, я предполагал и такой вариант, о чем вас в свое время предупреждал. Разумеется, это касается ее письма, а не побега. Для предположения, что во дворце заведется изменник, у меня не хватало информации. Уже выяснили, кто именно передал ей снотворное и сведения о времени побега? А также кто выдал расположение излучателя?
— Я еще не знаю… — огорченно помотал головой Харган. — Просто не знаю, что и думать. Никто же не знал… неужели вампиры где-то по пьяному делу растрепали?
— Возможно. А еще есть вероятность, что прибор и группу вампиров на башне заметила Ольга во время вашего с ней… гм… катания. Если ей что-то передавали, возможно, и обратная связь существовала. Кстати, на месте связного я бы после такого мероприятия поспешил исчезнуть. Гоблину же понятно, что под подозрение попадет очень ограниченное число людей, и уж их-то будут прессовать до победного конца. У нас там никто не исчез?
Погруженный в горестные переживания наместник только гребнями покачал. То ли ему не успели доложить, то ли и в самом деле еще никто не заметил отсутствия Красавчика Тоти. По большому счету на роль «беглого изменника» годился любой солдат, но любимый адъютант командира Хашепа просто-таки напросился на сию великую честь. Уверенный в собственной неотразимости юнец трижды был замечен за попытками забраться в Ольгино окно по приставной лестнице и трижды же вместе с лестницей оттуда летел с большим шумом (отчего, собственно, и был замечен). Как не воспользоваться случаем, если человек сам подставляется? В настоящий момент горе-ловелас благоухал своим одеколоном в королевской фамильной усыпальнице с кинжалом в спине, а его светлый образ работал на благо короны — честно отводил подозрения от ни в чем не повинных слуг и охранников, а также от советника Шеллара, повинного во всем, начиная с усыпления любимого начальства и заканчивая тем самым кинжалом, который, понятное дело, не сам собой в спине оказался.
— Пусть проверят, — посоветовал Шеллар. — Вы ведь сами говорили, что ваши солдаты к Ольге с цветами бегали, руку и сердце предлагали. Если хоть один одурел от любви настолько, чтобы забыть все на свете, и предложил вместо никому не нужных цветов помощь в побеге… Хм… Знаете, при таком раскладе, пожалуй, и к лучшему, что мы от нее избавились.
— Я предпочел бы избавиться от нее другим путем! — проворчал Харган.
— Да полно! — рассмеялся советник. — Что она вам плохого сделала? Напротив, написала, что вы хороший и очень ей нравитесь. А что ей Повелитель не понравился — так, честно говоря, вы единственный, кто любит его без всяких ментальных воздействий. Все остальные никакой любви к Повелителю не питают — либо боятся, либо хотят что-то за свою службу получить. Только мы, посвященные, думаем иначе, но вы ведь сами знаете, каково происхождение нашей преданности. Вам могут быть неприятны Ольгины рассуждения — смею заверить, мне они равно неприятны, — но все же посторонний человек, отягощенный излишним гуманизмом, не может воспринимать Повелителя иначе. А уж если человек не совсем посторонний, а прямой кандидат в жертвы — тут и вовсе удивляться нечему. Попробуйте поставить себя на Ольгино место и посмотреть на проблему ее глазами, вы сами поймете. Кстати, подобная практика полезна и для общего развития. Но этим вы займетесь в свободное время, сейчас же перед нами более важная задача. Изменников пусть ищет мастер Чань, это его работа, а нам с вами следует подумать, как обезопасить оставшиеся излучатели. Надеюсь, их вы не догадались выставить на башни?
— Да нет, сам же знаешь… — недовольно сморщил нос наместник. — В храме он спрятан глубоко в подвалах, в Оплоте Вечности — тоже…
И в этот момент, когда Шеллар уже замер от предвкушения, готовясь выслушать долгожданные секретные сведения, удача самым несвоевременным образом от него отвернулась.
Вопреки обычному своему хладнокровию в этот раз он едва удержался, чтобы не пристукнуть на месте и некстати явившегося мастера Чаня, и злосчастного секретаря, которому так срочно приспичило об этом доложить.
— Что еще случилось? — устало поинтересовался Харган, мигом отвлекшись от обсуждения излучателей. Даже он уже научился разбираться: если на обычно каменном лице главы департамента можно невооруженным глазом различить волнение, значит, случилось нечто действительно из ряда вон выходящее.
— Мы получили сведения из Лондры. — В голосе хина тоже явственно слышалось волнение. — Если только это не намеренная дезинформация и не происки вражеской пропаганды… то наши дела действительно плохи. Во-первых, все придворные маги, которых мы считали пропавшими, каким-то образом выбрались за пределы действия излучателя и восстановились. Во-вторых, вернулся Вельмир. Есть свидетели, видевшие его лично. В-третьих, эти негодяи каким-то образом пробрались в святая святых Повелителя и что-то с ним сделали.
— Что? — взревел любимый ученик и вскочил с места, едва не вспоров крыльями одежду.
— Что именно сделали? — уточнил педантичный советник.
— Дословно этого никто не расписывал, — немного нервно отозвался глава департамента. — Из того, что удалось подслушать нашему агенту, можно заключить, что убить Повелителя они не смогли, но привели в недееспособное состояние и похитили. Но это их не удовлетворило, и сейчас некая специальная группа ищет способ… довести дело до конца.
— Они привезли его сюда? — продолжал допытываться Шеллар, так как несчастный наместник, похоже, от шока потерял дар речи. Да и бедного брата Чаня можно понять — вот так верит-верит человек в божественность Повелителя, и вдруг какие-то обычные маги этак запросто могущественное божество обезвреживают и похищают. Есть от чего взволноваться.
— Нет. Где-то там спрятали.
— Мне нужно туда! — нашел наконец слова потрясенный Харган. — Срочно! Вы слышите? Я должен вернуться и спасти учителя, мне наплевать как! Что вы молчите? Придумайте что-нибудь!
Советник и глава департамента понимающе переглянулись и с одинаковой заинтересованностью покосились на дверь. Присутствовать при истерике любимого начальства оба полагали делом рисковым и неразумным, однако повода откланяться пока не представилось.
