от этого низменное примитивное удовольствие.
Глава департамента замешкался с ответом, видимо, не зная, как прокомментировать подобное заявление, и выбирая оптимальный вариант. От необходимости отвечать его избавил возникший в сером облачке брат Лю. На первый взгляд он был жив, цел и даже не укушен, что обнадеживало.
— Я переправил господина наместника в его покои и снял с него заклинание, — предвосхищая расспросы, пояснил он. — Господин наместник изволил лечь и пожелал, чтобы я его усыпил. Он выглядел угнетенным и расстроенным и, кажется, нехорошо себя чувствовал, но я не посмел расспрашивать. Еще он велел передать, что не желает никого видеть и что в наших интересах его не беспокоить.
— Тем лучше, — пожал плечами Шеллар. — Надеюсь, на этот раз вы не забыли засечь время?
Брат Лю испуганно оглянулся на часы.
— А это было важно?
— Разумеется. Вдруг господин наместник проснется в скверном настроении и решит, что готов отдать любую из оставшихся частей своего тела за возможность вырвать язык брату Аркадиусу? На такой случай желательно не оставлять его одного в момент пробуждения.
— Всего несколько минут назад… — виновато опустил глаза телепортист. — Не совсем точно, но, думаю, одна-две минуты не имеют значения, их можно учесть и явиться чуть пораньше.
— Вы собираетесь сделать это лично? — поинтересовался брат Чань.
— А разве не об этом вы просили меня четверть часа назад? — изящно парировал Шеллар и выбрался из кресла. — Когда он проснется, брат Лю?
— Около полуночи.
— Тогда без десяти двенадцать переправьте меня в его покои. Надеюсь, на этот раз вы не промахнетесь?
Брат Лю зарделся, склонив голову так низко, что едва не свернул себе шею, и поклялся, что ни в коем случае.
— Вот и прекрасно. А брату Аркадиусу передайте, что сейчас он может спокойно вылезти из той дыры, в которую забился, и немного поработать для разнообразия. Когда же время приблизится к полуночи, я рекомендовал бы ему найти место, труднодостижимое с помощью телепорта, и там укрыться. На всякий случай.
Привыкший к постоянному невезению агент Кангрем не особо рассчитывал на милость судьбы и всяких прочих высших сил. По всем законам этого паршивого мироздания, с ним просто обязано было случиться еще какое-то несчастье. Логичнее всего — он попадется на глаза Повелителю, и тот мигом вспомнит о пророчестве и о своем визите. А дальше уж как получится — либо подивится возмутительной живучести подозрительного дикаря и пожелает выяснить, как ему удалось спастись от качественного профессионального проклятия, либо велит прикончить для верности. И трудно сказать, что хуже…
За долгие годы своей несчастливой жизни Кангрем научился стойко переносить бесконечные каверзы судьбы и предстоящей смерти ждал молча и не дергаясь понапрасну, но на этот раз удача отчего-то вильнула хвостом в другую сторону. При сортировке свежих рабов Повелитель не присутствовал — в самом деле, нечем больше заняться великому и божественному, кроме как лично добычу считать! — и никто на рыжую персону господина Морковки не обратил внимания. Вернее, внимание-то обратили, но совсем не то, какого он ожидал.
Невысокий длинноносый тип с остатками былых кудрей вокруг сияющей лысины, руководивший сортировкой, заинтересованно смерил его взглядом с головы до ног и жестом велел вывести из строя. Затем Витьку осмотрели и ощупали, как лошадь на ярмарке, даже зубы проверили и в штаны заглянули. Видимо, какие-то сомнения у носатого все же остались, потому что после осмотра он снизошел до разговора.
— У тебя дети есть?
— Нет, — отозвался Кангрем, уже начиная догадываться, к чему идет. — Первая степень, подписка о неразмножении.
— Ты что, мутант?
— Сказали, что да.
— А в чем мутация?
— Цвет волос.
— И все?
— Больше ничего.
Носатый кивнул охранникам:
— В «крольчатник» на испытательный срок.
— А на анализы — не? — уточнил кто-то из подчиненных.
— А зачем? В Оазисе их уже делали. С неспособных к размножению подписку не берут, надобности нет. Значит, может. Староват немного, но зато крупный. Надо попробовать. Не так их нынче много, чтобы разбрасываться. Глянь на эту партию — одни коротышки, как нарочно подбирали!
Кангрем мысленно возблагодарил папу, маму и Бога — всех, кто был причастен к его метру девяноста. Хотя он теоретически знал, что такое «крольчатник» Повелителя, и очень сомневался, что продержится там дольше испытательного срока, это все же было несравненно лучше «кормушки», «вивария» или рабочей бригады.
На практике «крольчатник» оказался длинным коридором с двумя рядами зарешеченных клетушек. Наверное, в этих решетках вместо передней стены была своя логика — каждый заключенный для соседей наглядная стимулирующая порнуха, — но Витьке стало просто противно при мысли, что на него будут пялиться соседи напротив.
В камере слева спали. Один или двое — при скудном освещении было плохо видно. Справа усердно отжимался от пола огромный светловолосый дикарь, а сидящая на широком двуспальном топчане девушка наблюдала за ним с боязливым интересом.
Охранники немедленно отреагировали на эту сцену скотским ржанием и похабными шуточками. Дикарю это не понравилось. Он неторопливо, с достоинством поднялся, выпрямился и сделал два шага к решетке.
Таких экземпляров Кангрему еще не доводилось видеть в этом проклятом всеми богами мире. Даже покойный дружок Мохнорылого не шел ни в какое сравнение. Во-первых, Витька со своими метр девяносто доставал этому гиганту в лучшем случае до плеча. Во-вторых, в отличие от могучего мутанта дикарь напоминал не кубик на ножках, а героя античных мифов. Пропорционально сложенная фигура, правильные черты лица, яркие синие глаза, в общем, не мужик, а погибель девичья. Даже в родном Витькином мире любая особь женского пола от четырнадцати до шестидесяти пяти при виде такого чуда задохнется и поплывет, а уж здесь-то, где просто быть здоровым — уже счастье…
Насмешники шустро отскочили подальше, словно боялись находиться близко к решетке. Кангрем вдруг поймал себя на том, что тоже инстинктивно отшатнулся, хотя и так сидел далеко от соседа, в собственной камере. Уж больно нехорошо смотрел этот дикарь. Вроде бы и не зло и даже не угрожающе, но не по себе становилось от этого тяжелого, пристального взгляда. Словно кошка, притаившись в засаде, следит за возней мышей и выбирает жертву. Невозможно угадать, в какой момент она прыгнет, но нет сомнений, что жертвы будут. Витька и сам почти почувствовал себя мышью, хотя на него молчаливый гигант даже внимания не обратил.
— Эй, вы, придурки! — донеслось от входа. — А ну перестаньте немого дразнить! Он вчера одного такого умника через решетку поймал, сломал обе руки и челюсть. Если на этот раз он решетку вынесет, вы будете отвечать! Если выживете.
Конвойные послушно удалились — бочком, по дальней стороне коридора, — протерлись спинами по Витькиной решетке и исчезли. Немой гигант едва заметно ухмыльнулся им вслед, внимательно изучил нового соседа и вернулся к своему занятию. На соседку по камере он не обращал внимания, словно ее не было вообще.
Где ж его взяли такого? Где вообще в этом голодном мире могло вырасти такое вот чудо природы, и чем оно питалось до того, как перешло на рабские харчи? Неужто и впрямь где-то в северных лесах отловили? Если он вырос в дикой природе, то вполне мог добыть себе достаточно пищи охотой, да и мышцы там же нарастил. Возможно, и не разговаривает по той же причине. Понимать человеческую речь научился,
