и тело само вспомнит, что и как надо делать.
Так случилось и со мной. Видимо, я и вправду сторонник экстремальных методов обучения, поскольку страх за родное существо помог прочувствовать, понять и загнать в область бессознательного управление своей скоростью. Теперь это стало получаться легко и непринужденно, как дышать. Если провести еще одну аналогию, то до настоящего момента я, чтобы взять в руку кубок, должен был продумать и реализовать управление каждой мышцей тела: какой расслабиться, какой напрячься, под каким углом повернуть кисть и локоть, на какое расстояние друг от друга растопырить пальцы, какое усилие затратить, чтобы не раздавить кубок в пальцах (да-да, и это тоже). Сейчас я мог взять в руку кубок простым естественным движением, хотя и с грацией древнейшего человека, хватающего каменное рубило. Ну а для того чтобы появилась эта самая грация, Финь Ю и занимается со мной тайным искусством. Теперь я отчасти понял, зачем все это было нужно.
Я уже свободно вернулся к нормальной скорости, подхватил Таллиану на руки, пару раз подбросил ее вверх, к несказанному восторгу малышки и нешуточной тревоге матери, осторожно обнял. Девочка прижалась ко мне и залепетала, вываливая на меня все свои нехитрые новости. Я не вникал в смысл, а просто слушал ее голос и млел.
Няньку немедленно уволили, девочку удалось с немалым трудом уговорить пойти поспать, благо как раз наступило время для столь важного дела. Жена, убедившись, что я пришел в относительную норму, наконец-то приступила к рассказу о событиях, произошедших с того момента, как Весана пригласила меня прогуляться. До этого она категорически отказывалась вести любые разговоры на темы, не связанные с моим здоровьем.
Глава 6
Оказывается, именно Весана вызвала патруль, когда все мужчины рядом с ней рухнули на землю и замерли бездыханно. Она впала в совершеннейшую истерику, выбежала из тупичка на улицу и закричала, созывая стражу, лекарей, добрых людей и случайных прохожих. Подбежавшим патрульным она указала место событий и все время твердила, что не хотела, что думала только попугать, верила, что Филин мудрый и непременно вернет ей ненаглядного Сентаррино, а брат все не так понял, а она ему не сказала, что студентик – лекарь и барон, на лекаря брат никогда бы не поднял руку, а друг брата, Буга, он сильный и добрый, он за нее с братом даже к демонам в пасть полезет.
Из ее бессвязного рассказа стражники уловили только то, что кто-то напал на лекаря и убил его, а девушка в этом как-то замешана. Недолго думая командир патруля распорядился доставить всех под охраной в ближайшую больницу и оказать пострадавшим первую помощь. Кто из троих мужчин лекарь, он не знал, но справедливо решил, что это со временем и так выяснится, но, поскольку специалисты лекарского дела на особом контроле у короны, он распорядился немедленно известить о произошедшем КСОР.
Один из стражников, уже несколько лет патрулирующий этот район, умудрился под коркой крови и живописными синяками опознать во мне лекаря и зятя герцога. В результате мое бесчувственное тело доставили в особняк тестя. Какой переполох поднялся, словами не описать. Однако потомственный мажордом герцога сохранил ясность ума и в очередной раз доказал, насколько хорошо знает свое дело и умеет ориентироваться в сложной ситуации. Он пресек вопли и причитания женской части прислуги, распорядился уложить меня в супружеской спальне, послал одного из слуг за лекарем герцога, а другого – в зоопарк, дабы известить мою благоверную. Свента, оставив переживания на потом, отправила этого же слугу за Греллианой, а сама, подхватив дочку, кинулась домой.
Так я и очутился в собственной постели под чутким надзором Греллианы, а не в больнице. Вместе с лекарем, прибывшим на помощь, они решили, что д
Свента со всей решительностью потребовала своего участия в дознании, которое взял на себя КСОР, тем более что дознаватель ей активно не понравился. Заговорив об этом человеке, она сморщилась, как муха, влипшая в острый соус вместо ожидаемого меда. На мои расспросы отговорилась тем, что, дескать, сам увижу, а она не хочет лишать меня «удовольствия» пообщаться с серебряным винтиком бюрократического аппарата. Свента, конечно, поспешила со своими требованиями. Начальство живо напомнило ей о том, что может требовать курсант схолы невидимок, а что – нет. Участие в дознании не входило в крайне куцый перечень прав курсанта, даже если он имеет в супругах целителя. Ее построили и лаконичным языком военного приказа объяснили реалии жизни. Умница Свента не стала плевать против ветра и, немного успокоившись, поняла, что в этой предельно ясной ситуации ее Филику и так не будет угрожать никакой бюрократический закидон.
Картина происшествия и без моих показаний сложилась уже достаточно полная, поскольку Буга свою вину не отрицал, не увиливал, да и, судя по всему, просто не смог бы этого сделать, поскольку потребовалось бы приложить слишком большие умственные усилия. Тупо твердил одно: студентик ударил его друга и должен был за это ответить, а то, что студентик оказался шибко хлипким, так Буга и знать не знал, какие задохлики все городские, что от простого удара в ухо падают замертво.
Когда же ему сообщили, что за нападение на целителя ему грозит минимум десять лет рудников и вряд ли он вернется оттуда живым, так как даже самые закоренелые преступники очень не любят тех, кто отбывает срок за подобные преступления, он вовсе впал в прострацию и замолчал. Все его поведение говорило о том, что он в этой драке ничего необычного не видел. Подумаешь, подрались – с кем не бывает? Дело обычное. Почему за столь незначительный проступок ему грозит столь жестокое наказание, понять он так и не смог.
Другое дело – братец Весаны. Как его зовут, ни я, ни Свента не знали и знать не желали. Вроде Голт, но не уверен. Братец, как только услышал, с кем ему пришлось говорить «по душам», криво ухмыльнулся, назвал сестру течной сукой, неспособной удержать при себе кобеля, и почти равнодушно принял к сведению возможное трудоустройство на ближайшие пять лет в каменоломнях или гребцом на галерах. Он прекрасно понял: просить о снисхождении бесполезно и, даже если сам пострадавший его простит, что он, то есть я, делать совсем не собирался, то корона не простит точно. И не из мести, а дабы другим подобным борцам за поруганную честь девушек неповадно было.
Весана на вопросы дознавателя не отвечала. Вперив в пространство отсутствующий взгляд и маятником качаясь на стуле, она безостановочно повторяла:
– Что же теперь будет? Что же теперь будет? Что же теперь будет?..
Выглядела она, по словам жены, «краше в гроб кладут», однако никакого сочувствия этот печальный образ разбитой любви и мести у моей благоверной не вызвал. Свента заявила, что непременно изуродует бывшую подругу, если ту хоть на секунду выпустят из тюрьмы КСОРа, и плевать ей на последствия.
– Как же так могло получиться? – вслух задал я вопрос, мучивший меня на протяжении всех этих дней.
– Как, как! – окрысилась вдруг на меня жена. – А где был мудрый Филин, который в схоле помог многим моим знакомым решить их непростые проблемы? Где он был? Ушел в себя и не вернулся? Ты хоть группу свою по именам знаешь? А давно ли разговаривал с Сеном? Не по делу, а просто так?
Она с болью заглянула мне в глаза. Не знаю, что она там увидела, но прикрыла веки и прошептала:
– Прости, Филик. Тебе многое пришлось пережить и много пришлось работать, учиться, но неужели нельзя было выкроить хоть чуточку времени для друзей? Я уже не говорю про нас с Таллианой. Наверное, год назад еще не поздно было… Может, полгода назад как-то можно было повернуть ситуацию с Весаной. Я тоже хороша. Она была моей подругой, а я даже не вспоминала о ней, занимаясь своими делами и радуясь тому, что сбылась моя мечта и я стану невидимкой.
Мы обнялись и посидели некоторое время молча. Какие тут могут быть слова? Да, прохлопали, упустили, потеряли подругу. Она еще жива, но для нас все равно что мертва. И дело не в том, можем ли мы
