— Этот человек — ньюсмен, — сказал сержант, указывая на меня винтовкой, — а другой — его помощник. Ньюсмен ранен, и поскольку мы не можем доставить его в госпиталь, может быть, вы сможете вызвать ему врача по радио.
— Нет, — покачал головой младший сержант. — У нас здесь нет рации, а командный пункт метрах в двухстах отсюда.
— Мы с Гретеном могли бы помочь вам, пока кто-нибудь сбегает туда.
— Это невозможно, — опять покачал головой командир охраны, — у нас нет приказа покидать этот пост.
— Даже в особых случаях?
— Такие не указаны!
— Но...
— Повторяю, сержант. Нам не было указано ни на какие исключения! Мы не двинемся с места, пока не появится старший командир.
— А как скоро он может появиться?
— Не знаю.
— Тогда, я схожу сам. Подожди меня здесь, Гретен. Командный пункт в этом направлении? Спасибо.
Он закинул свою винтовку за плечо и исчез за деревьями. Больше мы никогда его не видели.
До этого момента я держался из последних сил, но тут уж можно было бы и дать себе слабинку. Скоро прибудет помощь. Медленно, очень медленно, я погрузился в беспамятство.
Очнулся я от ужасной боли. Раненая нога ниже колена распухла и малейшее движение вызывало судорожные боли, молотом отдававшиеся в голове.
Постаравшись принять положение, при котором боль хоть ненамного уменьшилась бы, я начал осматриваться.
Я лежал в тени деревьев на самом краю поляны. На другом ее конце находилась группа пленных и рядом с ними несколько охранников. Но большинство солдат располагались невдалеке от меня. Среди них я заметил и новое лицо. Человек лет тридцати, в чине фельдфебеля, угрожающе размахивая руками, что-то говорил им.
Небо над нами отдавало красным. Это лучи заходящего солнца создали удивительную картину. Его лучи падали на мундиры френдлизцев, создавая причудливую игру красок.
Красное и черное, черное и красное — цвета зловеще отражались на кроне деревьев.
Я прислушался и услышал, о чем разговаривали солдаты.
— Ты мальчишка! — рычал фельдфебель. Он потряхивал головой, не в силах сдержать своих эмоций. Его лицо было красным в лучах заходящего солнца.
— Ты мальчишка! Сопляк! Что ты знаешь о борьбе за выживание на наших суровых, каменистых планетах? Что ты знаешь о целях тех, кто послал нас сюда защищать Слово Божье? Неужели ты не хочешь, чтобы наши дети и женщины жили и процветали, когда все вокруг хотели бы видеть нас мертвыми?
— Но кое-что я знаю, — ответил чей-то знакомый голос. — Я знаю, что мы правы. Мы во всем придерживаемся Кодекса Наемников.
— Заткнись! — рявкнул фельдфебель. — Что этот Кодекс перед Кодексом Всемогущего? Что значат эти клятвы перед клятвой Всевышнему. Элдер Брайт сказал, что мы обязаны победить! Эту битву должны услышать в будущем. Нам нужна только победа!
— Но я говорю...
— Молчи! Я не желаю слушать тебя. Я твой командир! И только я могу говорить Слово Божье! Нам приказали атаковать врага. Ты и еще четверо должны немедленно отправиться на командный пункт. Не мне тебе напоминать, к чему может привести неповиновение командиру.
— Тогда мы возьмем пленных с собой...
Фельдфебель вскинул винтовку и направил ее на спорящего с ним солдата.
— Так ты отказываешься подчиниться приказу?
Он немного отошел в сторону и только тут я заметил, что неизвестный, чей голос показался мне знакомым, — рядовой Гретен.
— Всю жизнь я преклоняюсь перед Богом, и мне не страшно умереть...
Я пытался привстать, но ужасная боль пронзила мое тело.
— Эй! Фельдфебель! — закричал я, превозмогая боль.
Тот быстро оглянулся, и ствол его винтовки холодно уставился мне в глаза. Осклабившись, он кошачьими шагами направился в мою сторону.
— О, ты уже очнулся, — поинтересовался он. Багровый отблеск заката играл на его физиономии. Его улыбка ясно показала мне, как отлично он понимал, что даже малейшее физическое усилие может меня прикончить.
— Очнулся достаточно, чтобы услышать кое-какие интересные вещи, — прохрипел я. В горле у меня пересохло, нога начала непроизвольно вздрагивать. Но неукротимая ярость наполняла мое тело невиданной силой.
Казалось, еще немного, и она, вырвавшись, испепелит негодяя на месте.
— Разве ты не знаешь, что я ньюсмен? И все действия, которые могут причинить мне вред — противозаконны! Вот мои бумаги.
Фельдфебель осторожно нагнулся, взял документы и начал внимательно их рассматривать.
— Все верно, — сказал я, когда он снова взглянул на меня. — Я ньюсмен. И я не прошу тебя, а приказываю! Мне необходимо срочно в госпиталь! И мой помощник, — я указал на Дэйва, — должен быть со мной.
Фельдфебель снова уткнулся в документы. Когда он снова оторвал от них свой взгляд, лик его был грозен. Это был лик фанатика.
— Я знаю тебя, ньюсмен, — заревел он. — Ты один из тех писак, которые в своих статейках чернят Слово Божье. Твои документы — халтура и бессмыслица. Но ты мне нравишься, так как уже успел получить свою долю справедливости. И поэтому я отправлю тебя в госпиталь, и ты напишешь историю нашей борьбы, историю торжества Бога и его последователей.
— Отправь меня немедленно! — приказал я.
— Успеешь! — махнув рукой, прервал он меня. — В тех документах, которые ты мне дал, я нигде не нашел сведений о твоем помощнике. На его документах нет ни одной подписи наших командиров о том, что он твой помощник. А что это значит? А? А значит это то, что этот человек — шпион! И поэтому место его с другими военнопленными! И он встретит то, что угодно будет Богу!
Бросив документы к моим ногам, фельдфебель повернулся и пошел прочь.
Я закричал, требуя, чтобы он вернулся, но он не обратил на это никакого внимания.
Но Гретен подбежал к нему, схватил его за руку и что-то зашептал на ухо, указывая на группу пленных. Фельдфебель грязно выругался.
Подойдя к солдатам, он закричал:
— Становись!
Стрелки поспешно бросились выполнять команду.
— Смир-но! Напра-во! Шагом марш! Рядовой Гретен! По прибытии на командный пункт доложите командиру, что я послал вас на помощь атакующим.
Фельдфебель немного постоял, глядя вслед удаляющимся солдатам, а затем, вскинув оружие наизготовку, медленно направился к пленным.
— Теперь, когда ваши защитники ушли, — угрюмо начал он, — все стало на свои места. Нас впереди ждет не одна атака, и оставлять вас, врагов, в нашем тылу я не могу. А тратить солдат для вашей охраны тоже невозможно, когда на счету каждый боец. Поэтому я посылаю вас туда, откуда вы уже не сможете больше повредить помазанникам Божьим!
И только сейчас я окончательно понял, что он задумал.
Крик боли и ненависти, вырвавшийся из моего горла, потонул в громе автоматических выстрелов.
